Воспоминания одной звезды - Пола Негри

азартом набрасывалась на работу, у меня не было сил выносить пустоту, возникавшую между исполнением ролей. Быть актрисой — этого мне недостаточно. Я хотела быть женщиной, даже если это причинит мне мучения, все лучше, чем ощущаемая мною пустота, чем то ничтожное существование, которое я вела. Вот как только найду кого-нибудь, полюблю, мысленно говорила я своей матери, сразу перестану быть гордой и отдам все-все, что имею — так же, как и ты.

Поезд остановился на пограничной станции Сосновец.

Таможенник резко вернул меня к реальности, хмуро потребовав, чтобы я открыла чемоданы. При виде коробок с кинопленкой он тут же принялся кричать:

— Где разрешение на вывоз? Вы нарушили закон!

Я попыталась объяснить, что не знала, требуется ли такое разрешение. Он раскричался еще больше:

— Незнание закона — это не оправдание!

У входа в купе собралась толпа любопытных. Таможенник невероятно наслаждался возможностью предстать в роли блюстителя закона и заодно унизить меня.

— Это контрабанда, — заявил он. — Вы пытались тайно провезти товар!

Не успела я ничего сообразить, как он уже приказал носильщикам вынести мои вещи и снял меня с поезда.

— Какой вздор! — причитала я сквозь слезы. — Куда вы меня ведете?

— К коменданту!

— Вот и прекрасно, — сказала я. — Уж ему-то я расскажу, как вы обращаетесь с мирными польскими гражданами!

Мы с трудом тащились по глубокому снегу. Тут я услышала писклявый гудок паровоза и скрежет колес. Поезд отправлялся без меня. Я было ринулась к нему, как будто пытаясь его нагнать, но таможенник мигом, стальной хваткой поймал меня за руку.

— Отпусти, идиот! — крикнула я.

Но он уже впихнул меня в ничем не примечательное помещение, обшитое голыми досками. Уходя, он предупредил меня:

— Без всяких штучек тут, ясно? Вон у дверей стражник, ему приказано стрелять без предупреждения…

И исчез, громко хлопнув дверью. Я даже не испугалась — настолько вся кипела от возмущения. В углу была чугунная печь, я подошла к ней, чтобы согреть руки. Тут позади меня раздался голос:

— Ну что, мадам, вот и доигрались?

Я обернулась и увидела перед собою невероятного красавца. Мужчине было лет двадцать пять, живые васильковые глаза, держался он молодцевато, и военная выправка делала его выше ростом, чем на самом деле. Он разглядывал меня, вполне дружески улыбаясь, и я почувствовала, как мое раздражение сходит на нет.

— Я граф Домбский[92], здешний военный комендант. Извольте объяснить мне, в чем проблема.

Тяжко вздохнув, я рассказала ему, кто я такая и почему у меня эта кинопленка. Когда я завершила свое признание, он заметил:

— Ну, не такое уж и страшное нарушение закона…

— Если судить по реакции таможенника, я уже думала, что меня запрут в темницу, а ключ выбросят…

Комендант рассмеялся. Смех у него был очень приятный — смех настоящего мужчины.

— О, если бы у меня был такой ключ, пани Негри, я бы его ни за что не выбросил.

Он вызвал секретаря и поручил оформить нужную бумагу, которая давала мне право вывезти фильм в Германию.

— Ну, а в связи со всеми неудобствами, которые мы вам причинили, можно, по-моему, и оплату пошлины отменить, — сказал комендант.

— Я буду рада заплатить сколько нужно, — отвечала я. — Впрочем, сколько угодно заплачу, лишь бы поскорее отправиться дальше.

— Ну что вы! Я настаиваю на моем предложении, а вот вы сможете меня отблагодарить…

Я резко подняла голову, недоуменно взглянув на него.

— Ну, ну, пани, вы напрасно про такое подумали… Я имел в виду совсем не это. Но следующий поезд только через два часа. Вы наверняка замерзли и голодны, так что я хотел бы пригласить вас отужинать со мною, но на людях, в ресторане.

— Граф Домбский, я бы не хотела так беспокоить вас… — начала было я, однако сама же мгновенно услышала нотку неискренности в собственном голосе. Граф ведь был весьма очарователен, и мне на самом деле очень хотелось его побеспокоить…

— Но мне это доставит большое удовольствие. Работа у меня не самая увлекательная, да и красивые женщины здесь редки. Но если такая попадается, мы пускаемся на любые уловки, лишь бы ее задержать… Пусть даже только ради ужина в ресторане… — А-а, вот оно что, — сказала я, улыбнувшись. — Так у господина графа сегодня нет компаньонки на время ужина…

Мы беспрестанно пикировались, пока шли к ресторану. Я быстро избавилась от настороженности по отношению к нему, хотя некоторые его шуточки были слишком уж прозрачными и двусмысленными… Он относился ко мне, как к светской даме, умудренной жизненным опытом, и я решила подыграть ему, исполнить роль — ну, разумеется, до тех пор, пока в этом не было никакого риска и он сидел за столом напротив меня.

С Домбским было удивительно легко разговаривать, и я вдруг поймала себя на том, что рассказываю ему что-то такое, чего прежде никогда и никому не доверяла. Да что там, я даже принялась критиковать собственную профессию. Когда я вдруг сказала, что мечтаю бросить все и завести семью, стать хозяйкой дома, то сама же поразилась своей искренности. В тот момент я не понимала, что действительно ли влюбилась в него с первого взгляда или только в саму идею о любви, так занимавшую меня на протяжении всей поездки? Евгениуш Домбский произвел на меня столь сильное впечатление или такую же реакцию у меня вызвал бы любой красивый мужчина, который встретился бы мне в этот благоприятный момент?

Когда прибыл поезд, я испытала невероятное облегчение. Мне требовалось какое-то время, чтобы разобраться в своих спутанных чувствах. Мы обменялись адресами, обещали писать друг другу. Все время, пока я ехала в Берлин, твердила себе, что, наверное, никогда больше не встречусь с ним и все это — лишь приятный эпизод, но почему-то не переставала думать о нем.

Назавтра я уже получила письмо от него: он справлялся, хорошо ли я доехала, писал, что постоянно думает обо мне, что через две недели ему предстоит поездка в Варшаву, поэтому хотел бы знать, есть ли хотя бы отдаленная вероятность увидеть меня там. В ответном письме я написала, что такая вероятность возможна… Теперь каждый день от него приходило письмо. Сначала они были просто дружескими, потом более чем дружескими, а в конце концов переполнеными любовью. Когда подошло время его приезда в Варшаву, я отправилась к Давидзону, чтобы сообщить, что уезжаю в Польшу. На этот раз меня ничто не могло остановить, и он после некоторых уговоров согласился дать мне отпуск на три недели.

Мне надо было повидать Евгениуша, чтобы понять,