ОНО - Стивен Кинг

Это последнее событие переполнило чашу терпения шефа управления Бортона. Он объявил с 7 вечера комендантский час, собрав на следующий день специальную сессию городского совета; его решение было единодушно одобрено и вступило в силу со следующего дня. За маленькими детьми, согласно статье в «Дерри Ньюс», дополнительно присматривали. Месяц спустя произошло собрание в школе, где учился Бен. Шеф полиции вышел на сцену и, засунув пальцы за ремень портупеи, заверил собравшихся, что поводов для беспокойства не будет при соблюдении ими нескольких простых правил: не разговаривать с бродягами, исключить поездки с незнакомыми, а главное — не забывать, что «полицейский — ваш друг» и… соблюдать комендантский час.

Две недели спустя мальчик, о котором Бен знал лишь понаслышке (он учился в параллельном пятом), заглянув в одну из сточных решеток на Нейболт-стрит, заметил нечто похожее на парик. У мальчика (его звали то ли Фрэнки Росс, то ли Фредди Рот) было собственное незапатентованное изобретение, которое он называл «ПОТРЯСНАЯ ПАЛКА-ПРИЛИПАЛКА». Когда он говорил, так и слышались большие буквы (даже не просто заглавные, а еще и светившиеся неоном, как на вывесках). «Потрясная палка-прилипалка» на поверку оказалась обычной березовой дубинкой с массивным куском жвачки на острие. В свободные часы Фрэнки/Фредди разгуливал с ней по Дерри, заглядывая в кюветы и водостоки. Иногда ему улыбалась удача: он находил центы, реже — даймы[26] и уж совсем редко — никели (по каким-то одному ему понятным соображениям он говорил о них как о «прибрежных монстрах»). Углядев монету, Фрэнки/Фредди пускал в действие свое изобретение. Тычок через решетку — и деньги находили нового хозяина.

Слухи о Фрэнки/Фредди доходили до ушей Бена задолго до того, как парень приобрел известность, найдя тело Вероники Гроган. «Этот тупица, — доверительно сообщил как-то Бену в школе мальчик по имени Ричи Тозье — костлявый очкарик, видевший, по подозрению Бена, не больше крота; выражение бесконечного удивления отражалось во взгляде, увеличенном сильными линзами; из-за выдающихся вперед зубов он получил прозвище «зубастый бобр»; учился Тозье в одном классе с Фрэнки/Фредди, — тычет палкой в водостоки целыми днями, а ночью обдирает свою жвачку и жует».

— Какая гадость! — с отвращением воскликнул Бен.

— Согуасен, буатец-куолик, — заметил Ричи отходя.

Долго тыкал Фрэнки/Фредди палкой в водосток, уверенный, что нашел парик, в предвкушении, что сможет высушить его и подарить матери на день рождения. Но после серии тычков и уколов из мутной воды всплыло лицо мертвеца с прилипшими к щекам листьями и грязью в раскрытых глазах.

Парень с воем устремился к дому.

Вероника Гроган училась в четвертом классе церковной школы на Нейболт-стрит; знакомые матери Бена называли учеников этой школы «христосиками». Девочка немного не дожила до десятого дня рождения.

Сразу после этого случая Арлина Хэнском, придя после работы, взяла Бена в гостиную и усадила рядом с собой на кушетку. Взяв его за руки, она пристально всмотрелась в сына. Бен отвернулся, чувствуя неловкость.

— Бен, — спросила она после минутной паузы, — ты ведь неглуп.

— Нет, мама, — ответствовал Бен, чувствуя, как неловкость растет. Ясного суждения на этот счет у него не было: просто такая мысль не приходила ему в голову. К тому же он не мог припомнить, когда его мать бывала столь серьезной.

— Нет, — эхом откликнулась она. — И мне так кажется.

Она надолго замолчала, меланхолично разглядывая что-то за окном. Бен подумал даже, что мать забыла о его присутствии. Арлина Хэнском выглядела достаточно молодо: ей было всего 32 года, хотя наличие растущего ребенка наложило отпечаток на ее лицо. 40 часов в неделю она проводила на текстильной фабрике Старка в Ньюпорте мотальщицей-укладчицей и зачастую натужно кашляла по вечерам от пыли и линта. Бена порой это пугало. В такие ночи он долго лежал без сна, вглядываясь в темноту за окном рядом с кроватью, представляя, что с ним будет, если мать умрет. Он пытался представить себя сиротой — «государственным ребенком» (это в его представлении сводилось к жизни на ферме, где его заставят вкалывать от зари до зари, либо пошлют в детский приют в Бангоре). Бен убеждал самого себя, что глупо тревожиться о таких вещах, но его позиция выглядела шаткой. Как, собственно, несерьезной была тревога — за себя и за нее. Она упрямая женщина, его мама, и практически во всем настаивает на своем, но она — хорошая, и Бен очень ее любит.

— Ты знаешь об этих убийствах? — обернулась к нему Арлина.

Бен кивнул.

— Думаю, что это… — она споткнулась на слове, потому что ни разу не произносила его в присутствии сына, но обстоятельства не оставляли выбора, — сексуальные преступления. Может так, а может и нет. Может, это последнее, а может, будут еще. Этого не знает никто — кроме сумасшедшего, который охотится на детей. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Бен снова кивнул.

— И ты знаешь, что я подразумеваю, когда говорю «сексуальные преступления»?

Бен представлял себе это очень смутно, но вновь кивнул — на всякий случай, лишь бы мать не проводила параллелей с птичками или пчелками; подобные вещи всегда смущали его.

— Я беспокоюсь за тебя, Бен. Меня беспокоит, что я не всегда верно поступаю по отношению к тебе.

Бен промолчал, поежившись.

— Ты предоставлен самому себе. Слишком, как мне кажется. Ты…

— Мам…

— Помолчи, я еще не кончила говорить, — оборвала она, и Бен смолк. — Веди себя осторожнее, Бенни. Наступает лето, я не хочу портить тебе каникулы, но ты обещай мне быть осторожнее и каждый день возвращаться с улицы к ужину. Когда у нас ужин?

— В шесть.

— Вот именно. Поэтому: если я накрываю на стол, наливаю тебе молоко и замечаю, что тебя нет в ванной и ты не моешь там руки, я направляюсь к телефону и звоню в полицию, сообщая им, что ты исчез. Тебе ясно?

— Да, мама.

— Ты веришь, что я сделаю это?

— Да.

— Может быть, все страхи напрасны, но теперь это кажется мне необходимым. Сбрасывать со счетов мальчиков нельзя. Ясное дело, каникулы на носу, все мальчишки разлетаются как пчелы из улья — играть в мяч или во что-то еще. Ты тоже, наверное?

Бен грустно кивнул, подумав про себя, что уж если она не знает, что у него нет друзей, то могла бы, по крайней мере, догадаться об этом. Самому ему не пришло бы в голову делиться с матерью этим обстоятельством.