Исповедь - Юра Мариненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Резкий шум, подобный сотни громов сразу, неожиданно прозвучал где-то очень близко от него, примерно слева. Это удалось понять, когда он уже лежал на сырой и жесткой земле, довольно сильно расцарапав себе той самой травой часть лица. Тот поток воздуха, что швырнул его в сторону, был именно там, где находились его больные ребра. Ощущалось, что теперь им наставал полный конец. То и дело чувствовалось сильное жжение, которое с напряжением мышц живота сменялось сильной и острой болью, заставляющей его лишь стонать. Звон в ушах ушел довольно быстро, приведя на замену крики и какую-то, пока-что, не понятную суету. Начинало казаться, что этот звон всё же просто замаскировался под какой-то странный шум, отчетливо напоминавший очень знакомый рев.
Сумев поднять тяжелую голову, он увидел, как в метрах десяти от него стоял Артур и Серега, которые, сидели возле одного из деревьев, пытаясь что-то сделать, опускаясь к земле. Не хотелось думать именно то, что так часто представлялось в попытках понять ситуацию, но пока ничего другого никак не выходило
– ААА, черт! За что? Гребаные военные! Я их всех перережу! Чтоб они все сдохли на этих минах! ААА! – громко и зловеще орал Артур, лицо которого то и дело носилось из стороны в сторону, издавая непрерывные крики, уходящие куда-то очень далеко.
Рома попытался подняться, но ничего не выходило. Именно та часть, где были больные ребра, никак не хотела слушаться, видимо, включив свою защитную реакцию, но всё же почему-то пуская не редкие и очень сильные импульсы боли. Перевернувшись на другую сторону, он всё же смог пошевелить одной ногой, а потом и всей частью тела. За этим успехом он с каким-то непонятным ощущением уверенности стал подниматься на ноги, а потом, сделав лишь один, единственный шаг, пластом грохнулся опять на ту же траву, начиная стонать и хвататься за те самые ребра от боли.
Так продолжалось примерно пару минут. Ровно до того момента, пока плечо не схватила большая рука и не попыталась поднять кверху.
– Вставай! Нам нужно уходить, срочно, – быстро и на удивление немного волнительно сказал Серега, начиная аккуратно поднимать его с земли.
Когда Рома уже стоял на ногах и в сильном страхе пытался делать первые шаги, странный рев, всё это время присутствующий в ушах, становился лишь громче. Пока что, это было так же не понятно, как и всё остальное.
Возле того самого дерева, где несколько минут назад ему виделась какая-то суета, теперь не было почти ничего, кроме размотанных по этому самому толстому и обугленному стволу кишок и частей кожи. Артур сидел рядом и держал верхнюю половину разорванного тела своего брата в руках. Весь мокрый от крови и залитый слезами, причем такими, каких Рома не видел уже давно. Лишь только спустя секунд десять, когда удалось примерно понять, что произошло, он облокотился на рядом стоящего командира, пытаясь отрыгнуть из себя те остатки еды, что по его мнению, ещё находились внутри, но организм сразу дал ему понять о том, что там уже пусто.
– Нам нужно как можно быстрее сматываться, Артур! – сказал Серега, то и дело оглядывающийся по сторонам.
После того, как медленным и уставшим взглядом он уловил это самое, теперь по-настоящему волнительное лицо командира, его глаза, немного посмотревшие в сторону, почти моментально привели всё тело в относительный порядок. Боль сразу забылась, а даже если и оставалась где-то глубоко, то никак не дальше, чем страх, секундно всколыхнувший его всего. Там, где-то вдалеке, виднелись длинные и широкие лучи желтого цвета, сопровождающиеся именно тем самым ревом, видимо, напоминавшим звук работающих грузовиков.
Бежать – теперь именно это было единственным и, пожалуй, самым верным решением, которые они приняли почти без слов. Впереди всех, конечно же, несся Артур, часто оборачивающийся назад, но скорее всего не с волнением за них двоих, а с абсолютно другой болью, очевидно сильно терзающей всего изнутри. Серега же, умудряясь как-то смотреть под ноги и одновременно оббегая темные деревья в куда более мрачном лесу, ничуть не отставал за ним, иногда немного поворачивая свою голову в сторону и скорее всего, пытаясь в надежде найти там Рому. А сам он, сильно задыхаясь и страшно смотря на исчезающие силуэты впереди, бил кажется, лишь только свой рекорд. Но и это, увы, продолжалось не долго. Те части тел, что были ориентиром, в какой-то момент просто исчезли в его уставших глазах, как и забылась та тяжесть в легких, что просто мешала сделать хотя бы один маленьких вдох.
Отдышаться – это теперь было самое главное. Никогда раньше ему не казался этот грязный и плотный воздух таким приятным. Даже через твердую траву, упирающуюся в его рот, воздух поглощался так же, как и когда-то, до всей этой тьмы. По крайней мере, так ему казалось сейчас. До того момента, пока глаза перестали видеть что-то впереди, и закрывшись, слушали лишь нарастающий гул, который в один момент, почти незаметно стал раздаваться прямо над его головой.
– Ну что, прямо тут, товарищ прапорщик?!
– С собой.
Глава двенадцатая
Ин. 4, 18 В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.
Вдох пыли разбудил его очень быстро и волнительно, заставив почему-то представить, как командир смотрит сверху именно туда, где, укутавшись в ковер, лежит он, немного дрожа от холода. Этот миг улетел в ту самую секунду, когда голова ударилась о металлический пол, пронизывающий сильной вибрацией всё тело. Как же это было мучительно, когда задыхаясь, с каким-то мешком на голове и связанными конечностями, он пытался сдержать свой кашель, одновременно сжимая всеми средствами сильнейшую боль в ребрах, боясь издать хоть малейших стон. К счастью, в какой-то момент, на многочисленных кочках, тело прибило под что-то, очень напоминавшее по ощущениям лавку и он хотя бы смог себя удерживать под ней коленями и локтями. Теперь боль ещё начиналась и в них, но уже, хоть на часть убирая ту, что ещё несколько десятков секунд назад пыталась свести с ума.
Кажется, тяжелее муки и быть не могло – завязать пыльный мешок на голове, откашливаться в
