Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

Александр широко улыбнулся. Ему вдруг стало так смешно, что он с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться во весь голос. Ведь, если посмотреть на все происходящее со стороны, то это напоминало самый настоящий сюр! По-другому просто и не сказать. Он с целой командой, вооруженных до зубов отставников, уже около недели рыщет по Европе в поисках сокровищ масонского ордена, и вдруг оказывается на философском диспуте с пьяными студентами. Готовился стрелять, возможно, даже убивать, а тут приходится вспоминать университетский курс классической философии.

— Поговорим, — с угрозой проговорил смуглый студент, сдвигая стул ближе. Рядом уже ставили лавку его товарищи. — И если будешь нести бред… — он недвусмысленно хрустнул кулаками, открыто намекая на последствия. — То мои камрады буду очень недовольны.

Пушкин кивнул, давя внутри себя веселость. Ему предстояло весьма непростое испытание. Вести спор со студентами, да еще Берлинского университета, одного из старейших учебных заведений Европы, это не пиво в трактире хлестать и девок на сеновале щупать. Тут думать нужно, а то потом не сможешь делать ни первого, ни второго.

Он вскинул голову и улыбнулся еще шире. Чего он беспокоится? Перед ним всего лишь студентики, начитавшиеся умных книжек и возомнившие о себе, черт знает что. Да у него в запасе такой багаж философских знаний, причем еще советской закваски, что любого можно так заговорить, что маму родную забудешь, как звать. И начать можно сразу с тяжелой артиллерии — с классика коммунизма, самого бородатого дедушки Маркса. Он-то, как нам рассказывала преподавательница марксизма-ленинизма, просто ненавидел философские выкладки Гегеля.

— Итак, начнем с простенького — с идеалистического метода познания, который вы тут отстаиваете с упрямством самого упертого барана… Гегель сделал продуктом идеи, ее предикатом, то, что является ее субъектом. Он развивает свою мысль не из предмета, а конструирует свой предмет по образцу закончившегося свое дело мышления…

Несколько мгновений студенты «пережевывали» только что услышанное, а потом в один момент все разом загалдели. Перебивали друг друга, махали руками. Пара самых рьяных парней, вообще, в драку полезли, начав кулаками размахивать. Еле-еле все устаканилось, разъяснилось.

— … Ну и на закуску получите самое вкусное! Ваш дорогой Гегель своими трудами поддерживал то, что вы ненавидите больше всего, — Пушкин едва не лучился от радости, понимая, что уже почти победил в этом споре. Студентики выглядели растерянными, явно не зная, как парировать его аргументы. — Весь идеализм Гегеля неизбежно введет к религии и мистике в объяснении общественных явлений, формирует консервативные политические взгляды на прусскую монархию, веете к мистификации феодальных атрибутов государства. Понимаете, идеи Гегеля фактически укрепляют абсолютизм, всеволие правителей.

И это оказался очень сильный удар. Студенты во все времена мнили себя вольнодумцами и ненавидели правителей, власть во всех ее проявлениях. Они постоянно бузили, возмущались запретами, цензурой. В любых волнениях школяры и студенты были, как рыба в воде. А тут вон как оказалось…

Вой, вообще, до небес поднялся. Студентики между собой бучу затеяли. С одной стороны орали те, кто принял сторону Пушкина, с другой стороны — те, кто не поменял своего мнения. Еще немного и точно бы мордобой начался.

— А ну, хватит! Успокоились все! — заорал Мавр, вставая между спорщиками. — Что разорались? Выпить нужно, на сухую плохо думается…

Испуганный хозяин трактира, услышав про пиво, уже несся к ним с кружками, полными пенящегося напитка. Как говорится, пусть лучше упьются вусмерть, чем по трезвости зубоскалят.

— Камрады! — смуглый поднял высокого над собой кружку с пивом. — Как говорили в древности, In vino veritas — истина в вине! Наша истина в пиве! Выпьем же за истину! Камрад Александр, ты с нами? Выпьем и продолжим наш увлекательный спор! Так ведь, камрады?

— Да! — тут же дружно взревели десять здоровых глоток. — Да здравствует, истина! Да!

Что еще нужно студентам? Здоровым молодым парням, у которых кровь играет в жилах? Конечно же, не хватает доброй попойки, задушевного разговора и хорошей драки!

— Да! — заревел и изрядно захмелевший Александр, громко стукаясь кружками с Мавром. — Выпьем за истину!

Опустошив по кружке, они дружно потребовали еще, а потом еще. Вскоре два стола были сдвинуты вместе, на них появились новые блюда с закусками, на полу прибавилось мусора, а компания студиозов в открытую браталась в Пушкиным.

— Только настоящий студент Берлинского университета имени Гумбольта может так знать философию Гегеля! Камрад, признавайся, ты из наших?

— Когда учился в университете?

— С кем учился? — засыпали Александра вопросами.

— Трактирщик, еще пива! Живо сюда тащи! Камрады, выпьем за нашего нового камрада! Держи пиво! Выпьем за нас, за студиозов!

И как не выпить за свою студенческую жизнь⁈ Кто учился, помнит это чудесное время, полное счастливых бессонных ночей, дружеских попоек. Естественно, Пушкин не мог, да и не имел права отказаться.

— … Камрады, выпьем за материализм, который есть и будет основой новой настоящей философии свободного мира! — после очередной кружки орал свой тост Александр, забравшись на стул и вытянув руку с кружкой к потолку. — Материализм есть оружие угнетенных, сирых и страдающих! Камрады, хватит заниматься идеалистикой, долой Гегеля!

Крепкое пиво, хорошо в голову дает, особенно без хорошей закуски. А откуда у бедных студентов деньги на хорошую закуску?

— … Что вы молчите, камрады⁈ Вы же сила! Вы же проводники новой, более счастливой, жизни! — Пушкина уже несло по «бурной горной реке» воспоминаний, где все смешалось в какую-то дикую смесь. Стоя уже на столе и потрясая кулаками, он представлял себя революционным оратором в комиссарской кожаной куртке с наганов в руке. Перед ним толпа вооруженных матросов с самой Авроры, а за спиной тот самый Зимний. — Вы боевой отряд пролетариата!

— Да! — взревели разгоряченные студенты во главе с Мавром. — Веди нас!

Что случилось дальше, Александр уже и не помнил. Вроде бы снова «бахнули» по кружке пива, по второй, а потом куда-то пошли. В голове остались обрывки каких-то совершенно безумных воспоминаний о беготне, драках и даже стрельбе.

* * *

г. Шверин

Отделение жандармерии Великого герцога Мекленбургского.

— … Ад⁈ Камрад, слышишь⁈ Подымайся, нас выпускают! Камрад, Александр⁈

Пушкин со стоном отмахнулся от этого хриплого назойливого голоса. Голова и так гудела, словно улей с пчелами. Хотелось просто валяться без всякого движения, никак не двигаться. Больно уж бурной оказалась ночь.

— Вставай, говорю тебе! Жандармы нас выпускают! Хватит, и так всю ночь