Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

где палащами, где кинжалами, а где и кулаками. Убили и ранили еще несколько человек. Только бесполезно было все это. То, что было самой обычной дракой в трактире, медленно и неуклонно перерастало в нечто гораздо большее и более страшное — в восстание бедноты против богатеев.

— Твари, жируете за наш счет, а мы голодаем! Люди, хватит терпеть! — орал, забравшись на повозку, какой-то парень потрепанного вида. — Почему мы должны подыхать от голода, а они жить, как в раю⁈ Почему мы это все терпим⁈ Хватит терпеть угнетение и несправедливость! Возьмем то, что нам принадлежит! Вперед, люди!

Первым насмерть оглоблями от повозок забили того самого злополучного капрала, который так и не успел убежать от озверевшей толпы. Кровь разлеталась брызгами от сильных ударов дубинами. Измочалив тело до неузнаваемости, покрытые кровью с ног до головы крестьяне уже принялись за остальных полицейских. Другая часть толпы побежала грабить дома богатых бюргеров, которых уже некому было защищать.

— Пустить им красного петуха! Пусть теперь на улице живут, как мы! — вновь подал голос тот самый парень, размахивая факелом. — К черту дома богатеев! К черту самих богатеев!

Толпа, добравшись до дармовой медовухи из раскупоренных бочек, тут же подхватило лозунг. В момент над голова взлетели десятки факелов, от которых тянулось пламя и дым.

— Пустим красного петуха! Пустим красного…

Через минуту уже вспыхнула роскошная карета с позолотой, стоявшая у красивого двухэтажного каменного дома. Мощная дубовая дверь валялась рядом, а из дома выбегали орущие люди с охапками добра — какие-то платья, сюртуки, сапоги, мешки с посудой. За ними ползла на коленях визжащая женщина в чепчике с окровавленной головой, хозяйка, похоже.

— Пусть страдают, как мы страдаем! — кричал худой, как палка, крестьян с лицом землистого цвета. Он потрясал кулаками в сторону целой улицы красивых домов, где жили важные люди города — городской судья с сыновьями, глава полиции и сам бургомистр. — Будут знать, как нашу кровушку пить!

Уже никто и не помнил, с чего все началось. Люди за какие-то пару часов превратились в диких зверей, полностью потерявших человеческий облик. Одни, упившись вусмерть пивом и медовухой, валялись на дороге, справляли нужду прямо на улице. Другие, едва держась на ногах, тащили из домов вещи, ценности. Третьи, позабыв о приличьях и совести, совокуплялись прямо при всех.

Терпение обездоленных сменилось их яростью и жаждой местью тем, кто их годами обкрадывал, обкладывал налогами, несправедливо судил и издевался над ними. Теперь пришел их черед вершить свой суд — жестокий, кровавый и бесчеловечный.

* * *

г. Шверин

Трактир «Старый кабан»

Пушкин сидел в том же самом трактире, что и несколько дней назад. Только, памятуя о прошлых события, даже не думал притрагиваться к спиртному. Просто держал в руках кружку с пряным травяным отваром, к которому время от времени и прикладывался.

— Что будем делать, Александр Сергеевич? — сидевший напротив него, Дорохов, наконец, нарушил молчание. Ведь, так не говоря ни слова, они сидели уже почти час. — Может пора возвращаться? К казне ордена нам никак не подобраться. Мы перебрали уже все варианты, — он пожал плечами, показывая, что у него, вообще, не осталось идей. — С нашими силами мы и подобраться к замку не сможем. Тут целый полк с артиллерией нужен, да и то без гарантии.

Тяжело вздохнувший Пушкин отвернулся к небольшому закопченному окошку. Поганое настроение, и говорить, вообще, ничего не хотелось. Он никак не мог самому себе признаться, что все его планы пошли прахом. Теперь не будет никакой орденской казны и ему придется возвращаться восвояси. И это значило, что придется поставить больший и жирный крест на всех его планах по реформированию системы образования страны. Похоже, все останется так, как и было — старым, замшелым, и никуда не годным.

Но судьбе, как показали дальнейшие события, это было совсем не угодно.

— Не знаю, Миша…

И тут дверь таверны с хрустом распахнулась, словно с той стороны ее кто-то пнул сапогом как следует. От неожиданности все посетители, что были в трактире, вздрогнули и все, как один, развернулись в сторону двери.

— Спасайтесь! — внутрь вбежал черный от копоти человек, больше похожий на негра, и стал размахивать руками от переполнявшего его возбуждения. — В городе восстание бедноты! Ходят по домам, грабят, а потом жгут. Уже две улицы горят, скоро и сюда придут!

Пушкин удивленно оглядел своих людей, что сидели на соседних лавках. Те уже готовились к драке, проверяя оружие. Одни проверяли легко ли выходят кинжалы из ножен, другие хватались за револьверы. Судя по их виду, никто из них и не думал куда-то бежать и прятаться. Все, как один, готовились по дороже продать свои жизни.

— Александр Сергеевич, что вы сидите? — Дорохов уже был на ногах и удивленно смотрел на поэта. — Вы не должны пострадать. Нужно срочно уходить за город. Пока спрячемся где-нибудь в лесу, а потом посмотрим, что будет с городом. Алекс…

Но Пушкин, только что напряженно размышлявший, вдруг резко вскинул руку в упреждающем жесте. Мол, помолчи! И Дорохов тут же заткнулся, клацнув зубами от неожиданности.

Еще какое-то время поэт сидел в полной неожиданности. Ему в голову пришла одна сумасшедшая идея, которая, однако, все больше и больше нравилась ему. Он боялся ошибиться, поэтому старался не спешить. Наконец, идея оформилась во что-то более или менее приличное, и он встал со своего места.

— Господа, нам выпала счастливая карта, а значит мы снова в деле, — Пушкин заговорщически улыбнулся, по очереди оглядывая каждого из своих людей. Пытался до каждого из них донести мысль о том, что вот-вот настанет момент, которого они все так ждали и к которому так долго и тщательно готовились. — Восстание бедноты случилось как нельзя вовремя, и этим грех не воспользоваться.

Он вытащил из кармана необычный перстень, который специально забрал с тела мертвого магистра ордена Розы и креста, и надел себе на безымянный палец правой руки. Именно так его и носил заклятый враг.

— Мы не будем штурмовать замок, мы не будем ни на кого нападать. Мы просто придем, и они сами с радостью нам все отдадут.

В ответ на нем скрестились откровенно недоуменные взгляды. Дорохов уже хотел что-то сказать, но поэт остановило его предупреждающим взглядом.

— Проверить оружие еще раз и готовиться к делу. С этого момента никаких разговоров на русском языке. Если что-то нужно