Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс

но тут я поймал себя на том, что не понимаю самого смысла этих слов (кстати, я до сих пор не знаю, что это означает). И третья – всего одно предложение из трех слов: «Сейчас будет больно».

Так и есть. Машины сталкиваются, меня выбрасывает вперед, и голова моя пробивает лобовое стекло. По дороге я подбородком цепляю руль, и вся моя нижняя челюсть с лязгом как будто вылетает изо рта и залетает обратно. В то же время ноги устремляются вперед, причем правая до кости застревает в кондиционере. Левая нажимает на аварийный тормоз, и ее проворачивает. Руль пробивает грудную клетку, ломая ребра и вышибая из легких воздух. И все это – за одну секунду. Потом меня охватывает шок, и я не чувствую ни страха, ни боли.

Я выбираюсь из машины и бесформенной кучей оседаю рядом, полустоя, полускрючившись на земле. Тут я вижу, как из «мерседеса» выходит женщина. На ней – ни царапинки: ремень безопасности и габариты ее машины сделали свое дело. Потом она видит меня, ее выворачивает, и она теряет сознание.

Первым мимо нас проезжает пикап с кучей подростков. Один из них – примерно мой ровесник – добирается до меня первым, укладывает на заснеженную обочину, осматривает с ног до головы и, наклонившись к самому уху, шепчет:

– Чувак, тебе кранты.

И это самый точный медицинский диагноз за тот день.

Прибывший на место происшествия полицейский укутывает меня в пальто, чтобы согреть. Ребра у меня сломаны, отчего кажется, будто пальто весит целую тонну. Я смотрю в белое небо – теперь уже идет настоящий снегопад – и закрываю глаза, а когда открываю их, обнаруживаю себя в карете скорой помощи. Молодая женщина колотит меня в грудь, которая буквально горит. Мужчина пытается запихнуть мне в горло прозрачную трубку, а женщина кричит:

– Очнулся! Очнулся!

«Кто очнулся?» – думаю я.

Да это же я. Это я очнулся. Потом узнаю, что мое сердце перестало биться и я не дышал целую минуту.

Белый свет гаснет.

Я оказываюсь в реанимации, и надо мной тут же собираются врачи. Они выковыривают у меня изо лба осколки стекла и готовят мои ноги к операции. Хирурги-стоматологи вправляют мне челюсть, и это, наверное, самое болезненное ощущение в моей жизни.

Потом подходит медсестра и спрашивает у меня номер телефона. На месте аварии с меня срезали одежду, так что у меня нет при себе удостоверения. Я даю телефон родителей, а потом – и McDonald's, ведь в тот вечер я должен был выйти на работу. Тут она усмехается и смотрит на меня как на сумасшедшего (что, в общем-то, близко к истине). 20 минут назад я умер, а теперь вот переживаю из-за работы. Видите ли, без меня ресторану не справиться, и придется кем-то меня заменить. И все-таки она звонит на работу, за что ей огромное спасибо.

Между тем надо мной суетятся доктора и медсестры, и я замечаю, что выражения их лиц понемногу меняются. И замечаю я это потому, что думаю то же, что и они: «Где, черт возьми, мои родители?»

Оказалось, едва узнав, что состояние мое стабилизировалось, родители поехали посмотреть, как там машина. Их я не увижу до самой операции.

Я лежу и жду хирурга: на дворе 23 декабря, и найти его не так-то просто. Жду, и жду, и жду. Никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

Но на самом деле я не одинок – ведь когда медсестра позвонила в McDonald's, чтобы сообщить об аварии, дежурный менеджер связался с моими друзьями, а те, в свою очередь, обзвонили других друзей. Так запускается старый как мир механизм: одни друзья звонят другим – и вот уже приемный покой заполняется 16-, 17- и 18-летними ребятами в драных джинсах и футболках с изображением модных групп, и еще одним, 14-летним, который круче их всех. И первым приезжает мой друг Бенджи.

В реанимацию ко мне им нельзя, ведь они не родственники, но когда медсестра понимает, что родители ко мне не приедут, то откатывает мою каталку в дальний угол палаты и распахивает двери. Один за другим в дверном проеме возникают лица моих друзей. Они машут, показывают мне большие пальцы, парни выкрикивают какие-то глупости, чтобы меня рассмешить, девчонки признаются в любви. Я слышу, как они скандируют мое имя, когда меня увозят в операционную.

Ни один из подарков так и не попадает к моим друзьям. Бенджи так и не получил ту футболку, а Куг – комиксы. Бойцовая рыбка стала единственным погибшим участником той аварии. Но оказалось, Пэт ошибался. Друзьям можно и нужно делать сюрпризы на Рождество – ведь в тот день мои друзья сделали мне лучший сюрприз за всю мою жизнь. Они подарили мне семью, и до самого моего знакомства с женой 15 лет спустя эта семья была для меня единственной настоящей. И единственной, которая была мне по-настоящему нужна.

Глава четырнадцатая. Секрет большой истории – сделать ее меньше

«Сейчас будет больно» – то, что я называю большой историей. Ведь когда тебя в буквальном смысле воскрешают в карете скорой помощи – это не мелочи.

Но вот что удивительно: вопреки мнению большинства, именно такие истории рассказывать труднее всего. Казалось бы, чего уж проще: тут тебе и лобовое столкновение, и смерть, и воскрешение, высокие ставки, драма, волнение… Но не забывайте: цель сторителлинга – наладить контакт с аудиторией, будь то один человек за ужином или 2000 – в зрительном зале. Сторителлинг – это не эмоциональные качели, но мост над пропастью между вами и другим человеком, и этот мост стоит на искренности, уязвимости и универсальной истине.

Если цель в этом (а должно быть именно так), тогда «большие истории» могут стать и препятствием на пути к налаживанию этого контакта. Ведь тема клинической смерти вряд ли может стать точкой соприкосновения с большим количеством людей. Вряд ли они слушают меня и думают: «Да, помню, как я сам вот так же пролетел головой через лобовое стекло – и тоже умер на обочине. Сочувствую, Мэтт!».

Большие истории нелегко рассказывать, потому что бо́льшая их часть носит сугубо индивидуальный характер. Нечто необычное, уникальное, с чем трудно соотнести собственный опыт. И это можно сказать обо всех моих больших историях.

Когда мне было 20 лет, меня ужалила пчела. Приехав по вызову, врачи скорой помощи обнаружили меня в гостиной – бездыханного, с остановившимся сердцем.

Когда мне было 14, меня однажды разбудили