Сократ - Йозеф Томан

Она обняла его, погрузила пальцы в черные волны его кудрей.

- Помнишь, - спросил он, - что тогда сказал Сократ?

- "Любить - не недуг; недуг - не любить".

- И нет большего наслаждения, чем любить и быть любимым.

- Если б ты попросил меня встать - думаю, я лишилась бы чувств... Это от любви, милый?

- Да, это от любви. Судьба одаряет меня щедро, даже слишком щедро. Порой я думаю - к добру ли?

- Я слыхала - твой щит позолочен, и на нем Эрот с молнией. Я слыхала у всякого, кто увидит тебя в твоих золотых доспехах и алом плаще, загорается сердце. У мужчин и у женщин. Но меня ты сразил молнией очей, молниями губ, голоса...

Он подложил ей под голову подушечку. Целовал... Феодата тихо прошла по мягкому ковру, гася светильники.

Всходила багровая луна. Тимандра, увидев ее, затрепетала.

- О, если б ты уже вернулся! И - ко мне!

- А если я вообще не вернусь?

- Когда вступишь победителем в Сиракузы, сходи к роднику нимфы Аретусы, выбивающемуся из-под зарослей папируса и папоротника. Если ты не вернешься, выпрошу милость у Великой Матери - пускай превратит меня в родник, как была превращена Аретуса. Но ты вернешься.

Она встала, принесла треножник; в котелке, подвешенном к нему, светились раскаленные угольки. Тимандра вздула огонь, накормила его ароматическими смолами.

Тихими словами, которых не понимал Алкивиад, взывала девушка к Великой Матери Кибеле. Просила любви. Просила жизни для Алкивиада. Просила, чтоб вернулся он победителем. Подавив возглас ужаса, вдруг до крови закусила губу. Алкивиад почувствовал ее смятение. Встал:

- Что говорит огонь?

Тимандра заливала угли очищающей водой, стараясь унять дрожание рук и голоса:

- Ничего страшного, любимый. Безумие моей любви погибнет со мною. Спасибо, Великая Мать!

Маленькая рука проделала магические жесты над серебряным амулетом с выгравированными на нем знаками Зодиака. Тимандра повесила амулет на шею Алкивиаду. Он надел ей на палец перстень с камнем цвета моря.

Полная луна посветлела, засияла ярко. В ее белом свете Алкивиад разглядел, что Сократ лежит на каменной скамье перед своим домом.

- Спишь, Сократ?

- Нет, что тебе от меня надо?

Алкивиад свернул свой шелковый плащ, хотел подложить его Сократу под голову. Тот неприязненно оттолкнул его руку, неприязненно повторил:

- Что тебе от меня надо?

- Пришел проститься с тобой.

- Ступай не прощаясь!

- Сократ! Без твоего благословения? Без слова любви, связывающей нас...

- Больше не связывает.

- Без твоего объятия и поцелуя - мне предпринять...

- Несправедливое дело?! - прервал его Сократ. - Зачем же я учил тебя, что полководец должен биться только за правое дело?!

Алкивиад вскипел гневом:

- Я считаю это дело справедливым! Сегеста, угнетенная Селинунтом, который поддерживают Сиракузы, просила нашей помощи. Помощи, слышишь?

Сократ поднялся. Гнев заговорил и в нем:

- Знаю я, как ты сочувствуешь Сегесте! Лжец! Знаю, какую помощь имеешь в виду: Сиракуз тебе захотелось!

Алкивиад сухо возразил:

- А это тоже ложь - что народное собрание признало войну необходимой ?

- Потому что ты заморочил собрание своими речами. Потому что привлек в экклесию молодых безумцев, жаждущих битв, и моряков, алчущих грабежей и добычи! Но таким ты нравишься не всем афинянам!

- И мне не все они нравятся. Неужели же из-за этого отказываться от такого блистательного похода? - В голосе Алкивиада зазвучала насмешка. Видел ли кто, чтоб у меня недоставало мужества? Уж ты-то, Сократ, не можешь в нем сомневаться!

Сократ нахмурился.

- Если ты добрый стратег - думай об Афинах! Ты хочешь прославиться, как Перикл. Но Перикл был славен тем, что он совершил во время мира, а не тем, как он вел войны. Ты же развязываешь войну из жажды славы. И это - мой ученик?!

Алкивиад умышленно пропустил мимо ушей последние слова Сократа и возразил, преувеличивая:

- Сиракузы опережают нас. Медленно, но верно они занимают место Афин во всем мире - от Индии до Иберии. Усмирить тиранические Сиракузы - мой долг, если я настоящий стратег.

- Опять ложь! - загремел Сократ. - В Сиракузах ты видишь ключ к военному походу в Африку, к покорению Карфагена, а затем - к завоеванию Пелопоннеса. Ты, честолюбец, хочешь властвовать над всей Элладой! - И он с горечью закончил: - Напрасно... впустую учил я тебя!

Эта горечь пуще негодования Сократа взбесила Алкивиада. Он почувствовал себя оскорбленным и униженным.

- Я афинский стратег и добиваюсь того, что нужно Афинам. Незачем мне покоряться тебе. Я уже не ребенок. А ты? Знаю! Две-три кровавые лужи страшат тебя...

Голос Сократа стал твердым:

- Крови я не страшился. В трех битвах я видел, как текла человеческая кровь. Но теперь видеть этого не желаю! Насилие, убийства? Стыдись!

Алкивиад презрительно засмеялся:

- Ну и покойся на своей скамейке! Ты уже стар!

Тем временем Сократ снова улегся на скамью и теперь ничего не ответил. Из дома выбежал маленький Лампрокл, разбуженный громкими голосами. Подбежал к Алкивиаду, которого любил:

- Посмотри, какой у меня большой орех! Расколи мне его!

Алкивиад поднял ребенка на руки, поцеловал в щечку.

Сократ, не двинувшись, строго окликнул сына:

- Лампрокл! Не прикасайся к нему! Сейчас же домой!

Гордый Алкивиад остолбенел, словно получив пощечину. Потом молча повернулся, вышел со двора и вскочил на коня.

Сократ сорвался с места, бросился к калитке, крича:

- Алкивиад! Постой! Я ведь не...

Только цокот копыт вдалеке.

6

Были б Афины гигантским кристаллом, играли бы всеми цветами радуги. Что ни человек - то особое мнение о сицилийском походе, а если и не совсем особое, то все же в чем-то отличное от прочих.

Экклесия избрала трех полководцев: Алкивиада, Никия и Ламаха. Уже сам этот выбор был не по душе Алкивиаду, получившему полномочия верховного военачальника. Ламах, правда, защищал Алкивиадов план экспедиции и помог при голосовании Алкивиаду против Никия - и был Ламах хорошим, мужественным воином; но пламенному Алкивиаду он казался недостаточно быстрым и решительным.

И почему включили Никия? Зачем навязали его Алкивиаду? В помощь - или для помехи? Никий не хотел этой войны - так может ли он вести ее с одушевлением? Любому гоплиту известно, что без одушевления сражаться нельзя, а экклесия этого не знает?

Неужели же Никий, этот проповедник мира любой ценой, хоть пальцем шевельнет во имя победы как раз Алкивиада, своего самого грозного соперника? Какие цели преследуют те, кто подсунул Никия в число полководцев? Какие цели преследует он сам? Уж не хочет ли он сорвать поход? Алкивиад чувствовал: вокруг него сгущается опасность. Поэтому - как можно скорее в путь!

Он лично наблюдал в Пирее за погрузкой продовольствия и людей, считал, пересчитывал, мерил, держал речи к войску, держал речи к народу, не спал, а завтра опять все сначала... Под погрузкой стояли полторы сотни триер. Людской контингент составлял многие тысячи. Аргос и Мантинея заявили об участии в экспедиции. Это ободряло.

Однако предсказания оракула были неблагоприятны для похода. Проницательное око Алкивиада распознало за этим враждебную руку. Сколько же получили жрецы Аполлона и Дельфийская пифия за составление недобрых прорицаний? И от кого?

- Воины! Отвага, твердость, решимость и несгибаемость - вот наш оракул! И очень хороший оракул!

Огромная толпа воинов всех видов оружия рукоплескала Алкивиаду. И он добился у экклесии разрешения отплыть вопреки неблагоприятным предсказаниям.

Последние приготовления, прощание! Но в ту же ночь на перекрестках афинских улиц и у домов были осквернены и сбиты гермы - столбы с головой бога Гермеса. Кто виновник такого кощунства? - с самого утра спрашивали себя афиняне.

Коринфяне - чтоб помешать походу на дружественные им Сиракузы?

Противники демократов?

Неизвестные пьяницы?

Нет, нет! Это - Алкивиад!

Никто не мог сказать, откуда взялся этот слух. Словно выполз из всех щелей. Из какой-нибудь норы олигархов? Но из которой? Все гетерии клялись Зевсом Громовержцем свергнуть демократию. Чьи уста первыми выговорили, что сбитые гермы - дело рук Алкивиада?

Зачем это ему? - недоумевали люди.

Словно из всех щелей выползал один ответ: разнузданность Алкивиада выше его заботы о родине! Он неисправимый гуляка. Такую пакость учинил перед самым отплытием! Но где свидетели? - спрашивали люди.

Как и каждый день, Сократ приветствовал солнце.

- Привет тебе, золотой друг! Добро пожаловать. Вставай, выходи из зари, добрый брат! Залей нас своим животворным сиянием! Ты наш очаг, наша печь и наш факел...

Он не докончил приветственной речи. За оградой послышались взволнованные голоса - люди кричали друг другу о том, что случилось ночью с гермами, бранились, проклинали святотатца... В ту же минуту во двор вошли Симон с Критоном и рассказали Сократу, что в этом кощунстве обвиняют Алкивиада и его сторонников.