Сократ - Йозеф Томан

- Н-но! - крикнул Сократ и выбежал со двора.

Ксантиппа, еще со слезами на глазах, смотрела им вслед, шепча с любовью:

- Сумасшедший...

Критон, как всегда, принял Сократа радостно. Погладив Лампрокла по кудрявой головке, поручил его рабыне, приказав угостить всеми лакомствами, какие найдутся в доме.

Оставшись с другом наедине, Сократ рассказал, что у Ксантиппы нет больше и горсти ячменной муки; Критон извинился перед гостем и вышел, чтоб распорядиться отнести в дом Сократа корзину с припасами, а также вино и масло.

- Ну вот, все устроено, - сказал он, вернувшись.

В таких случаях у Сократа всякий раз портилось настроение, и всякий раз Критону приходилось повторять, что ему просто приятно оказывать другу небольшую помощь. Но сегодня и после этих слов Сократ не перестал хмуриться. Тогда Критон повел его в свою библиотеку.

- Вижу, тебе мало моих уверений, что не ты мой должник, а, напротив, я - твой. Пойдем же, дорогой, ты кое-что увидишь...

В библиотеке Критон повернул Сократа лицом к стене, где на полках светились круглые золотые крышечки футляров, хранивших свитки папируса. Показав на эти крышки, Критон попросил:

- Будь добр, прочитай, что на них написано.

- "Критон: О доблести", - начал читать Сократ. - "Критон: О красоте и добре", "Критон: О любви духовной и телесной", "Критон: О справедливости"...

Сократ отвел глаза от полки и с изумлением посмотрел на Критона:

- Я знаю, что ты много писал, но столько!.. Я и понятия не имел...

Прикасаясь к золотым кружочкам, закрывавшим его труды, Критон объяснил:

- Надписи не точны. В этих свитках заключены не только мои мысли, но прежде всего твои, Сократ! И ты хочешь, чтоб я оказался таким жадным, чтоб только высасывать тебя, не шевельнув для тебя и пальцем? Я получаю от тебя дары, которые не оплатишь ничем на свете, - и в благодарность за это не имею права уделить тебе несколько жалких крох? Я буду пировать, угощать друзей, а лучшему из них позволю голодать с женой и сыном? Да за кого ты меня принимаешь?!

Сократ хмурился, протестующе махал руками, но Критон был неудержим:

- Ты, Сократ, богач, а я - нищий, вот и вся правда! Что такое мука, масло, сушеные фиги и что там еще? Поместья достались мне по наследству какая в том заслуга? Разве честолюбие и гордость афинян не в том, чтобы приносить пользу родному городу? Не рассуждали ли мы с тобой об этом с юных лет? Брось! Тебе совестно - в то время как это мне должно быть совестно, что я все беру у тебя, чуть ли не ворую. Есть единственное, что хоть немного успокаивает мою совесть, но ты не желаешь этого понять и всякий раз превращаешь мою радость в нечто тягостное для нас обоих...

- А разве это не тягостно?! - взорвался Сократ. - Я по крайней мере так чувствую.

- Неверно чувствуешь! - разозлился и Критон. - А все потому, что сам себя не ценишь. Но ценить себя предоставь уж другим, в том числе и мне!

- Клянусь псом, дорогой Критон, ты нынче, кажется, кричишь на меня, сердито проворчал Сократ.

- Пора наконец высказать тебе все, что я думаю. Ты явился с такими на первый взгляд простенькими, и при этом столь важными для человека мыслями, как никто до сих пор. Скажи сам - занимался ли кто-либо до тебя человеком? Долгие годы обрабатываешь ты душу человеческую! Творцов человека много - и ты один из них!

- Какие высокие слова! - вскричал Сократ. - Клянусь псом, ты меня замучишь!

Критон рассмеялся:

- Что ты, что ты! Аристофана, с его насмешками над тобой, ты можешь выдержать, а меня, который относится к тебе несколько мягче, не можешь?

- Лишь с большим напряжением сил, друг мой...

Критон закончил уже весело:

- Смотри, дорогой: если б я тебя не поддерживал, тебе пришлось бы зарабатывать на жизнь, и ты не мог бы вести с нами беседы, и не было бы этих маленьких солнышек, которые я тебе показал. И можешь сколько угодно сверлить меня взглядом! Ну ладно, перестань ершиться - или не хочешь доставить мне ту радость, ту славу, что есть хоть малая, да моя заслуга в том, что ты - есть?

Сократ перестал хмуриться.

- Я больше не сержусь, милый Критон.

- Наконец-то! - вскричал тот и добавил серьезным тоном: - Пока есть у меня - будет и у тебя, и у твоей семьи. Ну а чему быть, того не миновать. По мне, можешь яриться от мысли, что когда-нибудь потомки узнают - были в Афинах не только лежебоки, бездельники да дураки, но и свои Критоны...

Сократ снова нагнулся к золотым крышечкам, читая названия. Улыбнулся:

- "Сократ советует Критону, как оградить себя от ложных обвинений..."

Критон засмеялся:

- Вот видишь - если б не я, остался бы твой ценный совет тайной для людей...

Сократ, обернувшись, горячо воскликнул:

- Клянусь псом! Клевета на честных граждан - самое презренное, но, увы, и самое выгодное занятие. Но где взять такого Архедема, которого я рекомендовал тебе, чтобы он отгонял от тебя клеветников и вымогателей, как собака - волков от стада?

Они пошли из библиотеки. Отдергивая занавес, Критон спросил:

- А почему, Сократ, ты не пишешь сам?

- Об этом ты меня часто спрашиваешь.

- И ты всегда уклоняешься от ответа.

Сократ расправил занавес во всю его ширину. Складки разгладились, открылись вытканные в занавесе сцены путешествия Одиссея.

- Смотри: ткач золотою нитью выписал древние события. А я писать не могу. Я должен разговаривать. Мне необходим живой диалог, столкновение мыслей, чтобы то с одной, то с другой стороны рассмотреть все, что так запутанно и противоречиво. Когда же мне успеть еще и записывать мгновенно вспыхнувшие мысли и слова? Это по силам кому-нибудь другому. Я рад, что вместо меня это делаете вы, мои друзья, в том числе и ты.

Тем временем через заднюю дверь дома давно вышли рабы, неся Ксантиппе несколько больших амфор вина, сосуды поменьше с маслом и большую, тяжелую корзину.

Ксантиппа так и кинулась к корзине. О! Мука, горох, фасоль, копченая треска, отлично зажаренная баранья нога, горшочки, обвязанные ослиной кожей, а в них - соленые оливки и мед, в полотняных мешочках - сушеные фиги, сушеный виноград, орехи... А на дне! О, Гера со всеми ее сыновьями и дочерьми! Кошелек, туго набитый драхмами! Сократ, конечно, про деньги не знает - и не узнает. А то подхватится мой дурачок, побежит возвращать... Скорее спрятать понадежнее! Так. Остальное - в погреб, в чулан, и приготовить пир! Неужто же все только у Каллия пировать да у подобных ему? Почему бы в кои-то веки и не у Сократа? Ксантиппа пела, собирая ужин.

Когда вернулись Сократ с Лампроклом, она поцеловала мужа так крепко, как только умела. И, ставя блюда на стол под платаном, с признательностью проговорила:

- Ты действительно великий мудрец, мой Сократ!

Через агору проходит отряд гоплитов, закованных в металл. Железная змея, стоглазая, стоногая, рассекает толпу. Бряцает железо, ритмичный шаг по камням мостовой - словно грохот боевых барабанов.

Гоплитов бурно приветствуют: отряд несет великую весть. Экклесия одобрила сицилийский поход.

Вышел Алкивиад. Рука поднята, сверкают белые зубы, сияет лицо. Крики:

- Хайре, Алкивиад!

Он отвечает:

- Хайрете, други, хайрете, товарищи мои!

Олигархи не вешают носа. Не допустим же мы, чтобы славу стяжал вождь демократов и тем усилил ее! Не допустим, чтобы он разгромил олигархов в Сиракузах, наших доброжелателей, наших тайных союзников, и тем ослабил нас! Не удалось одолеть Алкивиада в открытой борьбе - осталось другое оружие, а оно, если хорошенько все подготовить, стоит большего, чем все тысячи преданных ему гоплитов и моряков.

5

Солнце закатывается в сиянии вечерней зари. Алые отблески бросает алмазное ожерелье Тимандры. Прекрасна эта девушка. И еще хорошеет от любви. Полные губы ее временами легонько вздрагивают, большие глаза печальны, ноздри изящного носика чуть трепещут - крошечные волны под водопадом роскошных волос, чей аромат стоит над террасой, подобно облачку вечерних испарений.

Феодата оставила влюбленных наедине. Они сидят на подушках, разбросанных по ковру. Минута разлуки тяжела для обоих. Алкивиад думает уже о возвращении:

- Ты останешься в Афинах, Тимандра? Не скучаешь по своему родному Эфесу?

- Нет. Моя отчизна не там. Моя отчизна там, где ты, любимый.

- Будет ли так всегда?

- Так будет, пока я жива.

Он целует ей ладони, запястья.

- Когда я увидел тебя здесь впервые, такую хрупкую, маленькую... Я думал, ты еще девочка, но ты была так очаровательна - я жалел, что ты еще девочка...

- Я думала: ты пришел к моей матери, и мне стало больно у сердца...

- Когда же ты начала танцевать, я понял, что ты уже женщина и сама этому рада... - Он расцеловал ей пальчики.

- ... Но ты смотрел не на мою мать, ты смотрел на меня...

- Преображаясь у меня на глазах, ты манила, овладевала мной... Наверное, сама Пейто, богиня обольщения, стоит у колыбели всех женщин... Теперь он целовал ей грудь.

Она обняла его, погрузила пальцы в черные волны его кудрей.