Двуявь - Владимир Прягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дальше куда? – спросила Римма у Марка.
– В здание, пожалуй, а там посмотрим.
– Ладно, пошли. А вы, парни, держитесь рядом, но на пятки не наступайте. По сторонам поглядывайте.
В помещении гуляли знобкие сквозняки. Из трёх касс, где продавались билеты на электрички, работала, как водится, лишь одна – мокрый хвост очереди болезненно загибался.
Щиты с расписанием висели в межоконных простенках – чёрные полустёртые буквы на белом фоне. Марк приостановился, водя глазами по строчкам; названия станций выглядели вполне заурядно, никаких прозрачных намёков типа Солнечная-Консервная или Круговая-Крестовская. Да и вообще, кто сказал, что свежеупокоенный Санни ездил по серьёзным делам? Может, он бабушку в деревне проведывал…
– Сообразил что-нибудь?
– Нет пока. Надо ещё побродить, поискать подсказки.
– Как они должны выглядеть?
– Понятия не имею. Надпись, вывеска, фраза…
– Чья фраза?
– Да хоть твоя. Заранее предугадать невозможно.
– То есть, по этой логике, мне желательно трепаться без остановки, чтобы увеличить статистическую вероятность успеха?
– Я же объяснял – логика тут не действует, можешь вообще молчать. Но если хочешь трепаться – не возражаю.
– Спасибо за разрешение, – язвительно сказала мотоциклистка. – Тему тоже назначишь?
Он искоса взглянул на неё. Долбиться в одни и те же ворота, конечно, глупо и даже вредно, но раз уж она сама об этом заговорила…
– Так всё-таки – зачем ты ездила на Тепличную? Или будешь хранить эту тайну до самой смерти?
– Не буду, – она пожала плечами, – теперь уже смысла нет, мы с тобой замазаны по уши. Да и не такая уж тайна, собственно говоря. Помнишь, ты меня спрашивал про клеймо на запястьях? Так вот, я лично знаю всего двоих, у кого такое клеймо имеется. Первый – твой горячий поклонник Санни, второй – Толик, тот ещё кадр. И этот Толик на днях зачем-то побывал на Тепличной. Я решила проверить.
– Как результаты?
– Да так, фигня. Там сторож сидит – сволочь редкостная, из него клещами не вытянешь. Старая, блин, закалка. Строит из себя идиотика, а сам зыркает как волчара. Так бы и дала промеж глаз. И промеж ног заодно…
Сыщик хотел похвастаться, что даже несколько перевыполнил её трепетную мечту, но решил не отвлекаться и уточнил:
– Значит, сторож ничего вообще не сказал?
– Нёс пургу какую-то – дескать, Толик проконтролировать приезжал, как «пустышки» работают. Ага, щас – Толику больше заняться нечем… Короче, я поняла, что сама ничего не выясню, – спрашивать-то приходилось не напрямую, а аккуратно, промежду прочим, чтобы отца не злить. Вот после этого и решила, что пора завязывать с самодеятельностью, и обратилась в небезызвестное ООО. Так что можешь сторожу спасибо сказать – он косвенно поспособствовал, чтоб тебе заказ подогнали.
– Мерси, мерси, – рассеянно сказал Марк; некая идея смутно забрезжила в голове. – Значит, «пустышек» проконтролировать? Любопытно…
– Что тут любопытного? Брехня явная. Толик по другому профилю, говорю же.
– Понятно, что брехня. Не об этом речь.
Продолжая разговаривать, они заглянули в зал ожидания, полюбовались рядами исцарапанных кресел, мрачными рожами отъезжающих и баулами на грязном полу. Заглянули в буфет, по сравнению с которым «Гравитация» показалась бы пятизвёздочным рестораном. Даже не приближаясь к стойке, Марк физически ощутил привкус палёной водки на языке – наваждение было столь явным, что захотелось сплюнуть. И, по странной ассоциации, вслед за этим окончательно окрепла уверенность, что в помещениях искать бесполезно.
Вышли наружу. На ближайшем пути грузилась болотно-зелёная электричка с тремя красными полосами на морде; сырость с перрона, любопытно клубясь, заглядывала в открытые двери.
В юности Марк любил бывать на вокзале. Изумрудный огонёк над путями бередил душу, обещая дорогу в будущее, где ждала, разумеется, насыщенная и яркая жизнь – открытия и знакомства, любовь и дружба, престижная и увлекательная работа. Одним словом, там ждало счастье. Но годы прошли, простучали колёсами круглых дат по календарным стыкам, и стало ясно, что жизнь катится под уклон, а самыми счастливыми моментами были те, когда он в юности стоял на перроне и смотрел на изумрудный свет впереди…
– Твои гримасы, – сказала Римма, наблюдая за ним, – прямо таки-заражают энтузиазмом. Сразу чувствуется – профессионал за работой.
– Рад, что ты оценила…
Он сбился на полуслове – взгляд упёрся в маленькую невзрачную клумбу, заваленную окурками и обёртками от шоколадных батончиков. Резкий порыв ветра подтолкнул его в спину – подойди, мол, ближе, не сомневайся. Марк медленно двинулся вдоль мокрого бортика. Римма следовала за ним терпеливо, словно сиделка за тихим пациентом психушки.
На бортике темнела отметина.
Уставившись на перечёркнутый круг, нарисованный чёрным маркером, он несколько секунд стоял неподвижно. Рисунок казался старым, въевшимся в камень, но буквы под ним читались чётко и однозначно: «Вспоминай».
Он осознал их смысл, а потом…
Мысли, образы, ощущения из мира теней хлынули на него как из бочки, у которой выбили дно, или из огромного тюка – того самого, что хранился в тёмной кладовке памяти, а теперь был вспорот лезвием-словом. Марк глотал информацию, захлёбываясь от жадности, усваивал, переваривал, пропускал через призму своего восприятия и переосмысливал заново, не в силах остановиться.
Никогда прежде тени не являлись ему с такой отчётливой, вызывающей резкостью. Собственно, это были уже и не тени вовсе, а люди – думающие, чувствующие, живые, и вместе с ними открывался их многоцветный город, согретый солнцем.
Оглушённый и одурманенный, Марк стоял столбом, пока женский голос не прорвался сквозь рёв потока:
– Шерлок, не спи! Ау, блин!
Его пихнули в плечо, встряхнули за куртку. Это подействовало; он почувствовал, как сон отступает, и перед глазами снова замаячило лицо Риммы – напряжённое и бледное, словно мел.
А потом он заметил, что стоит с ней в центре сухого круга.
В радиусе примерно пяти шагов влага испарилась с асфальта, дождевая морось иссякла, а прямо над головой виднелся лоскут голубого неба. Казалось, сыщик с клиенткой очутились в прозрачной колбе, где сохранилось если не лето, то сентябрьское тепло.
Внутри этой колбы даже воздух пах по-другому – его словно отфильтровали от бензиновой вони и затхлости, от испарений человеческой злобы, от гриппозной хандры, пропитанной гниловатым туманом. Это был воздух другого мира, консервированная порция, которую прислали в подарок.
Кусочек сна на перроне.
Телохранители сунулись было в круг, но Римма махнула им – стойте, не приближайтесь. Прошипела:
– Марк, что за фокусы?
– Долго объяснять. Я кое-что вспомнил.
– Что именно? Говори, не отмалчивайся!
– Сейчас. Не надо кричать.
Ладонь саднила, но
