Сумерки Европы - Григорий Ландау

Далеко ли сумѣетъ Франція продвинуть эту свою политику? Можно думать, что не очень, что она встрѣтитъ уклончивость или противодѣйствіе въ культурныхъ и самосознающихъ центрахъ юго-средней Европы. Но въ этомъ уже скажется неудача политики, не ея существо. Это не мѣняетъ значенія ея по ея внутреннему смыслу — механическаго вторженія въ жизнь народовъ, во имя даже не столько враждебныхъ имъ, какъ просто совершенно чуждыхъ, органически не соотносительныхъ съ ними задачъ.

Такъ исходный трагизмъ французскаго положенія ведетъ къ тому, что подавляется центральный творческій вождь въ средней Европѣ, малыя нарождающіяся государственности калѣчатся; остается одна Франція гегемономъ надъ Европой, подавляя ее для своей обезпеченности и спокойнаго существованія. Если бы дѣло такъ обстояло, то ясно, что этимъ въ обще-европейскомъ масштабѣ производилось бы все продолжающееся обезкровленіе Европы и дальнѣйшій подрывъ той культурной значимости, которая за ней еще сохранилась въ результатѣ войны. Ибо не можетъ одна Франція, какъ бы высоко культурна она ни была, сколько бы ни имѣла за собой вѣковъ интенсивной творческой жизни, не можетъ она одна за другихъ вести всю общеевропейскую работу. Но къ тому же дѣло обстоитъ еще хуже. Искаженность Средней Европы не можетъ не отразиться болѣзненно и на другихъ странахъ, и въ особенности не можетъ не подорвать положенія и работы самой Франціи. Нечего уже говорить о хозяйственной и финансовой связи Франціи съ Германіей. Упадокъ Германіи влечетъ за собой неуплату контрибуціи и слѣдовательно роковой ущербъ для Франціи; неупорядоченность и пониженіе хозяйства въ Европѣ отразится и на ея промышленной жизни.

Но есть здѣсь, быть можетъ, нѣчто еще болѣе глубокое — въ томъ вліяніи, которое подобныя отношенія къ сосѣдямъ должны произвести въ организаціонномъ строеніи и въ умонастроеніи самаго гегемона. Вѣчное напряженіе къ подавленію, къ искусственному внѣшнему вмѣшательству должно къ себѣ приспособить и самое строеніе государства: функція и здѣсь вырабатываетъ свой органъ. Призваніе, хотя бы и навязанное, подчиняетъ себѣ всю жизнедѣятельность, помыслы и привычки. Какъ профессія вырабатываетъ позу, выраженіе и даже теченіе мысли, такъ и постоянныя международныя задачи. Въ политической жизни будутъ вынесены наверхъ къ властнымъ центрамъ и узламъ тѣ, кто къ осуществленію подобныхъ задачъ приспособлены; учрежденія незамѣтно или нарочито будутъ претворяться, обрастать новыми, или отмирать въ соотвѣтствіи съ ними; въ обществѣ установится господство соотвѣтствующихъ настроеній и убѣжденій, школа посвятитъ себя подготовкѣ къ нимъ, вся страна въ ея глубинныхъ основахъ приспособится къ задачѣ внѣшняго вмѣшательства. Милитаризмъ, какъ орудіе давленія въ цѣляхъ самосохраненія; дипломатія, опирающаяся на милитаризмъ, принужденная не считаться съ жизненными тенденціями государствъ, а извнѣ направлять ихъ или на нихъ давить; настроенія заподазриванія и выслѣживанія; организація выжиманія соковъ изъ чужихъ народовъ въ свою пользу въ нѣкоторой степени взамѣнъ собственной работы; и все это — для охраны собственнаго благополучія подъ предлогомъ пышныхъ словъ, изображающихъ высокія идеи, какъ trade-mark на этикеткахъ продовольственныхъ суррогатовъ. При такихъ условіяхъ не только Франція должна мѣшать другимъ творить, она сама перестанетъ это дѣлать. Образъ тюремщика, лишь немногимъ болѣе свободнаго, чѣмъ заключенный, котораго онъ сторожитъ на уединенной, моремъ обмываемой скалѣ, вѣчный символъ подобныхъ отношеній. Паденіе Европы закрѣпляется не только силою давленія, посколько оно Европою испытывается, но и тѣмъ-же давленіемъ, посколько оно оказывается Франціей.

Подобная картина рисуется въ результатѣ того положенія, въ которомъ оказалась побѣдоносно-побѣжденная Франція. Я отнюдь не хочу утверждать, чтобы эта перспектива непремѣнно и осуществилась. Давить и распоряжаться вовсе не такъ просто; вѣчно преодолѣвать органическій жизненный ростъ и движеніе народовъ — ибо къ этому въ краткой формулѣ сводится намѣченный рокъ Франціи — задача безконечно трудная. Въ сущности великіе гегемоны только тогда становятся таковыми, когда путь ихъ возвеличенія, если и не осуществліяетъ, то во всякомъ случаѣ параллеленъ путямъ самодовлѣющаго движенія, хотя бы важнѣйшихъ подчинившихся имъ народовъ; когда по крайней мѣрѣ онъ не очень отклоняется отъ ихъ насущнѣйшихъ тяготѣній.

Стоять непрерывно на стражѣ того, какъ бы не ожилъ подавляемый противникъ, какъ бы не засвоевольничали руководимые подчиненные — задача не только не благодарная и мертвящая, но еще и чрезвычайно ненадежная. При недосмотрѣ и неудачѣ здѣсь слишкомъ легко упустить все сложно налаживаемое руководство. И уже теперь замѣтно, какъ тяготѣніе Франціи на нѣкоторыхъ путяхъ встрѣчаетъ противодѣйствіе: какъ будто начинаетъ Бельгія ускользать изъ безоговорочной опеки; какъ будто юго-средняя Европа частью показала, что умѣетъ и рѣшается не считаться съ Антантой, по своему распоряжаясь своими дѣлами. Но больше чѣмъ отъ заинтересованныхъ, начинаетъ Франція встрѣчать сопротивленіе роковому для нея и для Европы пути — у окружающихъ могучихъ державъ — у Англіи и Америки. Сейчасъ не мѣсто загадывать, куда приведетъ игра этихъ дѣйствій и противодѣйствій. Не слѣдуетъ считать исключенной возможность и того, что сама Франція внутри себя постепенно обрѣтетъ силы и самосознаніе для того, чтобы отойти отъ навязываемой ей судьбой роли европейскаго притѣснителя; для того, чтобы принятъ и примириться со своимъ положеніемъ слабѣйшаго побѣдителя. Какъ бы это ни казалось противорѣчащимъ человѣческой природѣ, не зачѣмъ считать совершенно исключенной и подобную возможность. Болѣе чѣмъ вѣроятно, что здѣсь не будетъ прямого пути, что даже въ случаяхъ его измѣненія послѣдуютъ и рецидивы, и что отступленія будутъ прикровенны, какъ обмачивы — лозунги. Въ эпоху мирной непрерывности — инерція можетъ удерживать слабѣющую державу въ положеніи сильнѣйшей и задерживать крѣпнущую въ положеніи слабѣйшей. Во времена неустановившіяся, во времена ломокъ и привычныхъ непривычностей — труднѣе сохранитъ за собой необоснованное положеніе; объективный вѣсъ народа проявляется здѣсь объективнѣе въ столкновеніяхъ и противодѣйствіяхъ, и взвѣшенное всеобщимъ взаимнымъ напряженіемъ государство, будетъ точнѣе оттѣснено на подобающее ему по его потенціямъ мѣсто. Но произойдетъ ли это болѣе или менѣе безболѣзненно или въ движеніи оно въ осколки раздробитъ окружающіе народы и само на этихъ осколкахъ разобьется — въ этомъ вопросъ.

Не за чѣмъ, да и нѣтъ возможности учитывать шансы того или иного исхода, отыскивать возможности промежуточныхъ или переходныхъ рѣшеній. Задача заключалась лишь въ томъ, чтобы показать, какъ своеобразное положеніе Франціи, созданное войной, толкаетъ ее къ такому поведенію, которое самостоятельно изъ себя заново ведетъ къ продолжающемуся разгрому и приниженію Европы, отчасти включая и ее самое. Что на дѣлѣ эта тяга и осуществилась въ первые повоенные годы — явно обнаруживается ихъ исторіей; не будемъ загадывать, въ какой мѣрѣ она дальше будетъ осуществляться, или будетъ прервана другими процессами. Во всякомъ случаѣ одно должно быть установлено: не только къ сохраненію 'европейскаго упадка, но и къ продолжающемуся его усугубленію приводитъ сохраненіе того создавшагося въ ней положенія, что побѣдоносная слабѣйшая Франція осталась лицомъ къ лицу съ побѣжденной сильнѣйшей Германіей. Паденіе можетъ быть остановлено лишь измѣненіемъ этого положенія, признаніемъ Франціей въ своей (общей съ союзниками) военной побѣдѣ — своего историческаго пораженія и примиреніемъ съ соотвѣтствующимъ мѣстомъ. Другими словами, это предполагаетъ возстановленіе Германіи, предоставленіе ей на европейскомъ материкѣ того мѣста, ко-торое исторически ей принадлежитъ, предполагаетъ органическое выпрямленіе европейскаго материка, исправленія внесенныхъ въ него внѣевропейскимъ вмѣшательствомъ искривленій.

Конечно, одной резиньяціей Франціи еще не разрѣшается европейская проблема, ибо въ концѣ концовъ даже и низведеніе Франціи само по себѣ отнюдь не означаетъ возведенія Германіи. Скорѣе всего — судя по всему происходящему — естественно себѣ представить такое одновременное на нихъ обѣихъ давленіе Англіи, которое удерживая Германію въ ея подчиненномъ подопечномъ состояніи вмѣстѣ съ тѣмъ зазаставило бы и Францію отказаться отъ своей побѣдоносной самостоятельности. Но это уже другой — послѣдующій — вопросъ. Пусть весь европейскій материкъ подпалъ подъ внѣшнюю гегемонію, но и въ своемъ составѣ онъ имѣетъ калѣчащую его пружину. Устраненіе этой пружины еще не даетъ высвобожденія материка, но оно невозможно и безъ ея устраненія. Есть разныя силы умаленія Европы; нынѣшнее франко-германское соотношеніе не единственная изъ нихъ. Но безъ его измѣненія не можетъ быть рѣчи о спасеніи и возстановленіи того европейскаго культурно-государственнаго достоянія, которое еще возможно спасти и возстановить.