Аргиш - Александр Олегович Гриневский

Согреешься. Отдохнёшь. Я на заимку схожу, посмотрю, что там?»

Нора получилась неглубокой – сил рыть дальше не было. Внутри щекотно пахло прелым сеном, но было сухо, только ноги торчали наружу.

Вера судорожно развязывала тюк с тряпьём.

– На! Накройся! – Развернула одеяло, подсунула конец ему.

Кое-как натянул на себя, стараясь завернуться.

Поверх ног накинула оставшуюся шкуру, чтобы от дождя хоть как-то прикрывала.

– Спи! Я пошла. Я быстро.

Лежал с закрытыми глазами. В голове было пусто до звона в ушах. Сейчас он физически чувствовал эту пустоту в голове. И в этой прозрачной пустоте, от стенки к стенке черепа, метался лёгкий пинг-понговый шарик – дошли! – отскакивал и ударял снова. И не было сил, да и не хотелось думать о том, что будет дальше. Всё, что хотели, они выполнили – дошли. А теперь можно лежать и ни о чём не думать.

Где-то далеко залаяла собака, и он провалился в сон.

Разбудила Вера. Трясла за коленку. Звала: «Вадим, Вадим! Живой? Просыпайся».

Вывалился из сна. Темно, душно. Не понимал, где находится. Просвет там, где ноги. Застонал. Заворочался, стараясь выбраться.

Серо и дождь. Мокрая трава вся в каплях дождя. И непонятно – вечер или раннее утро?

Веру не узнал. Чужая женщина стояла рядом. Голова туго обмотана чёрным платком в ярко-красных разводах, старенькая выцветшая голубая куртка, чёрные штаны заправлены в короткие резиновые сапожки.

– Пойдём, Вадим. Всё готово. Там еда, тепло! – уговаривала как маленького. – Чуть-чуть осталось… – Тянула за руку, помогая подняться.

Открылась огромная поляна, неряшливо поросшая мелким березняком. Видно, раньше – следили, вырубали, потом – бросили. Высокий кособокий дом, сложенный из почерневших от времени брёвен, с маленькими окнами поверх. Какие-то сараюшки, пристройки. Забор – не забор, изгородь – не изгородь, косые столбы с прибитыми слегами, часть из них оторвана – одним концом на земле. Травой всё поросло, высокой. Тропинки. Заброшенность во всём чувствуется. Вдали ещё один дом виднеется – такой же кособокий и чёрный.

В стороне от первого дома, на краю поляны, – приземистый домик с крошечным окошком под покатой крышей. Из трубы дым идёт. К нему и направились.

Навстречу – женщина. Платок, телогрейка.

Отступила в сторону, освобождая тропинку, давая пройти.

Глянула исподлобья. И сразу глаза опустила.

Ненка.

– Здравствуйте, – пробормотал Вадим и сам удивился своему голосу – глухой, хриплый.

Не ответила. На него не взглянула.

На Веру смотрит, к ней обращается.

– Затопила. Подбрасывай сколько надо. Только не угорите. Кастрюля под телогрейкой.

– Спасибо! – ответила Вера.

Это была баня!

Предбанник и парилка. Маленькая. Вдвоём – ещё ничего… а втроём уже тесно.

Со скрипом закрылась дверь. Вадим тяжело опустился на лавку. Рядом, с ровным весёлым гулом, металось пламя в железной печке – щель, там, где заслонка, полыхала красным. Пахло теплом и сухим деревом. Стены и крыша над головой. А главное, не нужно было никуда больше идти!

– Раздевайся, Вадим. Всё снимай. Тепло! Сейчас есть будем.

Сидя на полу, старалась стянуть с ног сапоги – не хотели, не снимались.

– Не получается! – произнесла жалобно. – Ноги опухли.

Посмотрела на Вадима и улыбнулась.

– Эй! Что застыл? Всё закончилось. Мы пришли! Поедим и будем спать, спать, спать! Тепло будет, сухо.

Вскинула руки вверх, потянулась и сдёрнула цветастый платок с головы.

В парилке на полу постелен старый матрац, несколько телогреек, одеяло зелёного цвета. На полке Вера расстелила их одеяло – страшное, всё в прожжённых пятнах – там теплее, пусть сушится.

Развернула телогрейку, достала кастрюлю, прикрытую крышкой, поставила перед ним.

Вадим сидел на матрасе в одних трусах, неудобно поджав под себя ноги.

Лохматый, клочковатая щетина по щекам, подбородку, шее, глаза запали, провалились куда-то внутрь. Плоский и худой, со смазанными грязевыми разводами по плечам и груди. Вера – напротив, на коленях, в трусах и серой от грязи майке. Кастрюля между ними.

Открыла крышку. Картошка! Варёная. Пар из кастрюли. Запах!

Кромсает ложкой, мнёт куски. Кастрюля наполовину водой заполнена, в которой картошка варилась, – размешивает. Что-то наподобие пюре у неё получается – жиденькое.

– Нельзя много, Вадим, – приговаривает. – Надо чуть-чуть… Потом ещё есть будем. Не жадничай. Живот заболит – намучаемся.

Они спали, как звери, – вместе, но стараясь не прикасаться друг к другу – вертелись, закутывались в тряпьё и отбрасывали его, отпихивали ногами, когда становилось жарко, что-то бормотали во сне, сворачивались калачиком и со стонами раскидывались во всю длину. Однажды, вырвавшись на какое-то мгновение из сна, Вадим услышал, что Вера скулит – жалобно и тонко – но сил разбудить её не было – провалился обратно.

Вадим проспал больше суток.

Вера спала урывками. Надо было следить за печкой, чтобы не угореть. Разбивать кочергой угли, подкладывать дрова. Ходить в дом за едой. Будить Вадима. Кормить его.

Тот, казалось, до конца так и не просыпался, не понимал, где он и что происходит. Садился, брал ложку, молча хлебал жидкое варево. Взгляд был мутным, безразличным. Успевала задрать ему майку и намазать вонючей мазью, что дала хозяйка, болячки на спине. Поев, валился обратно на тряпки и тут же засыпал. Ни о чём не спрашивал. Начала уже волноваться – всё ли с ним в порядке, не повредился ли головой?

Пришёл в себя на следующий день, к вечеру.

Вера только что выстирала его одежду и раскладывала на полке, чтобы скорее высохла.

Лежал и ожесточённо чесался.

– Ну наконец-то! Выспался?

– Ага. Только есть очень хочется!

– Подожди. Одень что-нибудь. Иди в предбанник, там посиди. Баню топить буду. Сначала вымоемся, потом поедим.

Сидел на крыльце. Темно. Сыростью ночной пахнет, травой. А стоит шаг назад сделать – и ты уже в тепле. Даже не верится.

Спокойно посидеть не дала. Сунула в руки ведро, велела носить воду из реки.

Стоя в дверном проёме, смотрела, как он идёт. Улыбалась. В трусах, в широких болотных сапогах – ноги худые, белые, в короткой телогрейке, наброшенной на голое тело, он выглядел смешно и нелепо. Но был таким родным.

Баня получилась слабовата – не дождались… Не это главное.

Горячая вода! Отмыться. Тереть себя, скрести кожу ногтями, выдавливая, выцарапывая из пор грязь. Плескать на себя воду, поднимать над головой и опрокидывать таз с горячей водой!

Сидели голые и чистые, на полке, рядышком, и лучились счастьем.

Внизу – всё залито – лужи. Наплевать! Высохнет.

Вера сходила в дом, принесла кастрюлю с горячим варевом, загадочно улыбаясь, вытащила из кармана телогрейки майонезную баночку с прозрачной жидкостью – спирт разбавленный – хозяин угостил.

Это был праздник!

Жаль только, что