Аргиш - Александр Олегович Гриневский

одежда Вадима не успела высохнуть, так и сидел голым.

Зато суп из утки – мяса больше, чем картошки! Хлеб! Наконец-то хлеб. Чёрствый, но такой пахучий, вкусный. Правда, в хлебе Вера ограничила – по куску, и всё. Рюмок, жаль, не было. Спирт плескался на донышках алюминиевых кружек. И всё равно, было здорово сидеть чистыми и сытыми, да ещё и в тепле.

– Вера, а что дальше? – наконец-то спросил Вадим.

– Они вертолёт ждут. Должен прилететь со дня на день. Продукты им завезут, ну… и дела какие-то у них. Поговорят. Может, лётчики нас захватят, отвезут подальше отсюда.

– Ага. А вообще, в глобальном смысле?

– Нам надо до Пинеги добраться. Оттуда рейсы на Архангельск. Я тебя отправлю, а сама останусь.

– Давай вместе! Меня в Москве ничего не держит. Поживём где-нибудь на отшибе, сориентируемся… и на наш остров!

– Не могу. Говорила же… Надо нашим сообщить, что случилось. Про схрон рассказать.

Где сейчас стариков искать? Они в тундре. Месяц, а может, и дольше искать придётся.

– Может, тогда и я с тобой?

На самом деле ему не хотелось даже думать об этом. Снова болтаться месяц, а то и больше по этим лесам, по тундре… Нет! Предлагал, потому что знал – точно откажет. Хотелось в город, к людям. Чтобы вокруг освещенные улицы и дома, а не как сейчас – приглушённый шум деревьев, раскачиваемых ветром, да собачий вой вдалеке.

– Нет, Вадим. Не надо. Сложно. Уехать тебе надо отсюда. Это правильно! Я дела сделаю, сразу приеду. Не волнуйся. Хорошо?

Потянулась, обняла, уткнулась лбом в плечо.

Потом они сидели на крыльце, и было приятно чуть-чуть мёрзнуть, зная, что за спиной их ждёт тепло, горит свеча в консервной банке, освещая мутным пятном деревянные стены их временного убежища.

Потом была длинная, длинная ночь…

И впервые не страсть довлела над ними, не желание обладать чужим телом, а нежность и удивление от возможности познания друг друга. Они стали музыкантами, а их тела превратились в музыкальные инструменты. Прикосновения пальцев, ладоней, губ к различным частям тела вызывали ответный отклик – трепет, дрожь, стон, рывок навстречу, слияние… Они играли на телах друг друга. Прикосновения рождали музыку, слышимую только им. Не спешили. В этом процессе познания, как и в музыке, была заложена бесконечность.

Вертолёт прилетел на следующий день. Гул, грохот – когда закладывал круг над поляной. Сел в стороне, обвиснув лопастями. Пусто вокруг, трава высокая, словно притаился.

Вадим стоял в трусах и наброшенной на плечи телогрейке на пороге. Хотелось подойти, потрогать железо рукой, ощутить жар нагретого двигателя, запах керосина и масла. Ждал Веру. Та копалась с его штанами – зашивала в пояс камушки. Вот-вот должна была закончить. Получалось довольно хорошо – камни мелкие, теряются под толстой тканью пояса – совсем незаметно.

– Прилетела винтокрылая машина. Неужели улетим?

– Может, и улетим… – Вера зубами перекусила нитку. – На! Надевай. Пойду узнаю… Подумай, какие вещи с собой возьмём?

– Нечего нам с собой брать. Нож если только… Я с тобой!

От вертолета к дому – люди – трое. Один с ружьём на плече. Стоят во дворе, разговаривают. Хозяйка таз подхватила, к бане идёт, торопится.

– Подожди. Хозяйка идёт.

Вошла. Дверь за собой прикрыла.

– Чужие там. Двое. Расспрашивают, не выходил ли кто из тайги? Толком ничего не объясняют. Морды у них дурные… как бы не пошли по дворам шарить.

Снова тревогой, страхом захлестнуло. Как так? Ведь казалось, уже всё закончилось.

– Давайте, одевайтесь и к реке. Схоронитесь в кустах на берегу. А я здесь быстренько приберу.

Не высовывайтесь. Переждать надо, – говорит быстро, а сама уже тряпьё их, раскиданное по полу, собирает.

– Улетит вертолёт, всё равно сидите. Вдруг кто из чужих останется? Я сама вас найду. Ну что встали? Идите!

Через час борт ушёл. Будто специально тяжело пронёсся над рекой, морщиня воду воздушным потоком бешено вращающегося винта. Заставил их, прячущихся в кустах на берегу, повалиться на землю и лежать не шевелясь, гадая, заметят или нет?

Пришёл хозяин. Издали махнул рукой – мол, пошли – и, не дожидаясь, зашагал к бане.

Был он маленьким и кривоногим. И, как все люди небольшого роста, держался с преувеличенной важностью. Всё делал не спеша, обстоятельно, не допуская суеты. Присел на лавку, снял кожаную потёртую кепку, пригладил жёсткие волосы, торчащие в разные стороны, расстегнул куртку, зачерпнув кружкой воду из ведра, долго пил. Они ждали.

– В общем, так… ребятишки, не знаю, чего вы натворили, но ищут вас серьёзные люди. Это не милиция. Может, бандиты. А может, ещё кто…

И опять Вадима резануло, что обращается он только к Вере, а на него даже не смотрит.

– А может, и не нас они ищут? – сказал, чтобы показать, что он тоже присутствует при разговоре.

– Может, и не вас… – глянул мельком. – Ищут тех, кто из тайги недавно вышел. Чужих, не местных.

Пока они по дворам ходили да расспрашивали, я переговорил кое с кем из экипажа. Они завтра должны на Пинегу пойти. Подсядут, если пустые будут.

– Спасибо! – сказала Вера.

– Ты просила, я сделал. – Встал, нахлобучил кепку и вышел.

Не верилось, что всё это происходит всерьёз. Уже расслабились, привыкли, что опасность может исходить только от леса, от них самих, если допустят какую-нибудь оплошность. И вот тебе, пожалуйста! Не успели выдохнуть. Снова. А ведь уже стали забываться выстрелы и мёртвые лица.

– Что скажешь, Вера?

– Ничего. Ждать надо.

– Или уходить отсюда?

– Зачем?

– А если вертолётчики нас сдадут? Ведь если они на поиски вертолёт наняли, значит, денег у них немерено. Сядет завтра борт, мы выйдем, а там эти…

Глянула на него искоса. Вздохнула.

– Здесь Север, Вадим. Всё сложнее.

Это на твоём острове можно целый год ходить в шортах и рвать бананы с пальмы. Тут тяжело жить. Выживать нужно. Чтобы выжить, надо держаться друг за друга. Помогать. Не за деньги.

Правильно говоришь. Всё имеет свою цену. Только иногда это не деньги.

– Это слова, Вера! Рассуждения. А на деле, предложат хорошие деньги – кто откажется? Кто мы для этих вертолётчиков? Кому мы вообще нужны?

– Не так, Вадим. Не так.

Смотри – выдаст нас пилот. Получит свою копейку. Узнают люди. На Севере про всех знают. Кто из чего сделан. Не сразу, но узнают… что свои просили, а он сдал за копейку. Веры ему не будет. Не станут с ним дело иметь. Отвернутся от него – не понесут рыбу, пушнину. Один останется. Выдавит его Север наружу, словно булыжник из мерзлоты.