Аргиш - Александр Олегович Гриневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказывал Вере. Та выслушивала и раз за разом разбивала его прожекты в пух и прах.
– Вадим, какой плот? – объясняла она. – Подумай сам, если даже мы сможем найти подходящие стволы, если даже обрубим ветки – как связать? Три ствола можно… Тогда сидеть в воде будем. Через час замёрзнем. Пять стволов не связать – расползутся. Мы опять в воде.
Время! Сколько будем строить? День? Два? Идти надо. Слабеем. С ног валимся. Нельзя задерживаться.
А перекаты? Это главное! Плот на первом перекате сядет. Не сдвинешь, не протащишь. Не резиновая лодка.
Понимал, что она права, но идея лёгкого сплава по реке первые дни не отпускала. Потом она начала тускнеть и наконец растворилась в усталом отупении передвижения – надо подняться, сделать первый шаг, второй и идти, идти, идти…
Вера остановилась, подняла руку. Вадим замер.
Обернулась, показывает, чтобы подходил, но тихо.
– Смотри! – шепчет.
Поляна залита радостным утренним светом. Блестят капли росы на высокой траве, скрывающей поваленные обгорелые стволы, затянутые мхом. Пожарище старое. Уже зарастать начало – вон редкие двухметровые берёзы и ёлки ввысь тянутся.
В десяти метрах, на ближайшей ёлке – сова. Белая, пестрит чёрным окончанием пера. Здоровущая – под полметра будет. Тяжёлая – верхушка ёлки так изогнулась, что странно – как она удерживается. Красивая! Такое ощущение, что не из этого мира, из какого-то другого, сказочного. Полярных сов вживую видеть не доводилось, только на картинках, но тут не ошибёшься.
Сидит, смотрит – глаза жёлтые, как плошки. Мигнула – серая плёнка медленно затянула глаза – бах! – и снова смотрит.
Не боится. Не улетает.
Кто мы для неё? Она таких существ никогда не встречала, вот и не боится. Мы для неё часть окружающей природы, как ветка, качающаяся на ветру, как бурлящая вода на перекате. Ей, наверное, кажется, что мы в разных измерениях – никак не касаемся друг друга, поэтому неопасны.
Отступила Вера на шаг в сторону. Нагибается медленно. Руку к палке тянет, что в траве лежит.
Сорвалась сова вниз. Распрямилась верхушка ёлки, словно выстрелила. Раскинула крылья почти у самой земли, низко пронеслась между тонкими стволами, скрылась в лесу за стеной деревьев.
– Пошли, – сказала Вера.
Смотрел ей в спину.
Неужели убила бы?
– Я не хочу возвращаться. – Вадим заворожённо смотрел на огонь. Говорит, словно бредит.
– Куда? В Москву? – не поняла Вера.
– Нет. В Москву тоже не хочу. Но это не главное.
Понимаешь, жизнь какая-то пустая. Москва, институт, потом работа… бесконечная и бессмысленная серость впереди.
Мы с тобой встретились… Камни эти… Это же не случайно? Это ведь должно всё изменить?
Отца нет. Мама живёт с другим человеком. Нет, она меня, конечно, любит… Но у неё своя семья, и я уверен – рожать она будет скоро, несмотря на возраст. У них там всё серьёзно. Не очень-то я ей и нужен, да и взрослый уже. Сам должен…
Дрова прогорели. Груда алых углей. Мечутся слабые огненные сполохи. Перетекает жар, то чуть притемняя, то окрашивая россыпь углей нестерпимо ярким.
– Знаешь, если долго смотреть на угли, на огонь, говорят, можно саламандру увидеть.
– Саламандра – это что?
– Это ящерка такая… В огне живёт.
Вот я и говорю… Не случайно это…
Сейчас изменить всё можно. Всю жизнь! Нет меня. Я пропал вместе с отцом и ребятами. Мы все пропали. Понимаешь? Не найдут.
Новые документы… и мы с тобой уезжаем в другую жизнь. В нашу жизнь! На наш остров. И никому мы ничем не обязаны.
Как там будет – не знаю. Но не так, как здесь, а это главное.
Ну что? Поедем?
– Конечно, Вадим! Мы же решили.
Иголка. Вот что им не хватало – иголки!
Казалось бы, маленькая, редко используемая в быту вещица, а без неё никак.
У Веры порвались чижи – оба, сразу. Зашить – раз плюнуть. Нитка? Верёвку расплести. Нет иголки.
Пришлось разрезать одну из двух шкур, и Вера заматывала ноги этим подобием портянок, а сверху туго обматывала верёвкой. Какой там… Хватало на час хода. Потом верёвка ослабевала, и обмотки начинали сползать с ноги.
Занозы на руках. Казалось бы, тьфу! Тоже мне проблема. Но топора у них не было, дрова для костра приходилось ломать руками – пальцы в занозах, ладони в занозах – не достать, не выковырять – воспалены, гноятся, не сгибаются.
И это можно легко пережить, а вот то, что река рядом, а в реке рыба…
Первое время эти мысли преследовали Вадима неотвязно.
Река. Рыба!
На мелководье, у самого берега, иногда можно было видеть стайку хариусов, замерших в тёмной воде. Стоят, едва перебирая плавниками, удерживаясь против течения. Ждут, когда мошка воды коснётся – тогда молниеносный рывок.
Как взять?
Была бы иголка или булавка. Сделать крючок. Появился бы шанс.
Дальнейшее представлялось в мельчайших деталях. Вот она бьётся в траве, матово поблёскивая чешуёй, изгибаясь всем телом. Вот он чистит рыбу – прижимает хвост, и неподатливые чешуйки разлетаются в разные стороны, липнут к рукам. Теперь вспороть брюхо от анального отверстия до жабр. Вязко повисли чёрно-коричневые внутренности с двумя соединёнными прозрачными фасолинами воздушного пузыря. В сторону их. Вытереть нож о траву. Срезать прут, заточить конец. Угли костра. Сидя на корточках, держать в руках прут с насаженной рыбой, чувствовать руками, коленями, жар, исходящий от углей. Следить, вовремя поворачивать, чтобы не подгорела. И чувствовать одуряющий запах жареной рыбы!
Как взять?
– А где мы будем там жить?
– Вер, я пока не думал об этом.
Вадим полулежал, облокотившись на тюк с барахлом. Рядом Вера, стоя на коленях, обирала кустики брусники – складывала ягоду в котелок, который она во время переходов привязывала к поясу.
Они поменялись поклажей. У Вадима воспалилась спина, до крови натёртая верёвкой при переправе – а верёвки на мешке с вещами попадали как раз на места нарывов. Теперь мешок несла Вера, а Вадим нёс в руках одеяло, обёрнутое шкурой – словно крупного младенца в руках нёс. Сначала было неудобно, раздражался, злился – руки заняты – ветку не отведёшь, комара не сгонишь. Потом пообвык. Зато на привалах – тючок к стволу прислонишь, обопрёшься на него – мягко, удобно, глаза закрыть и дремать.
Вот и сейчас разговаривать совсем не
