Собрание сочинений. Том 3 - Варлам Шаламов

* * *[186]

Осенний воздух чист,Шумна грачей ночевка,Любой летящий листТревожен, как листовка

С печатного станка,Станка самой природы,Падение листкаЧуть-чуть не с небосвода.

Прохожий без трудаПрочтет в одно мгновенье,Запомнит навсегдаТакое сообщенье.

Подержит на ветруСкрещенье тонких линий,И рано поутруНа листья ляжет иней.

1964

* * *[187]

Он чувствует событья кожей.Что цвет и вкус?На озарение похожаПодсказка муз.

Его пространство безвоздушно,Должна уметьОдной природе быть послушнойПластинки медь.

Сожмется, точно анероидВ деленьях шкал,Свои усилия утроит,Ловя сигнал.

И передаст на самописцыЗемной секрет,Оставит почерком провидцаГлубокий след.

1964

* * *[188]

Б. Пастернаку

От кухни и переднейПо самый горизонтИдет ремонт последний,Последний мой ремонт.

Не будет в жизни болеСтроительных контор,Починки старой боли,Крепления опор.

Моя архитектураОт шкуры до нутраВо власти штукатура,Под игом маляра.

И плотничьи заплатыНа рубище певца —Свидетельство расплатыС судьбою до конца.

От кухни и переднейПо самый горизонтИдет ремонт последний,Последний мой ремонт.

1964

* * *[189]

Выщербленная лира,Кошачья колыбель, —Это моя квартира,Шиллеровская щель.

Здесь нашу честь и местоВ мире людей и зверейОбороняем вместеС черною кошкой моей.

Кошке — фанерный ящик,Мне — колченогий стол.Кровью стихов настоящихГусто обрызган пол.

Кошка по имени МухаТочит карандаши,Вся — напряженье слухаВ темной квартирной тиши.

1964

ТАРУСА[190]

Карьер известнякаРайонного значенья,И светлая рекаСтаринного теченья.

Здесь тени, чье родствоС природой, хлебом, веройЖивое существо,А вовсе не химера.

Не кладбище стихов,А кладезь животворный,И — мимо берегов —Поток реки упорный.

Хранилище стихаПредания и долга,В поэзии ОкаЗначительней, чем Волга.

Карьер известнякаРайонного значенья,И светлая рекаСтаринного теченья.

1964

* * *[191]

Я — северянин. Я ценю тепло,Я различаю — где добро, где зло.Мне нужен мир, где всюду есть дома,Где белым снегом вымыта зима.

Мне нужен клен с опавшею листвойИ крыша над моею головой.Я — северянин, зимний человек,Я каждый день ищу себе ночлег.

1964

* * *[192]

Вчера я кончил эту книжкуВчернеОсадка в ней немного лишкуНа дне.

В подножье строк или палатокГранит.Нерастворимый тот остатокХранит.

Стиха невозмутима мера —ОнаДля гончара и для ГомераОдна.

1964

* * *[193]

Я не искал людские тайны,Как следопыт.Но мир изменчивый, случайныйМной не забыт.

Тепло людского излученьяВ лесной глуши,Земные донные теченьяЖивой души.

И слишком многое другое,О чем нет слов,Вставало грозное, нагоеИз всех углов…

1964

* * *[194]

Рассказано людям немного,Чтоб грозная память мояНе слишком пугала тревогойДороги житья и бытья.

И я поступил не случайно,Скрывая людские грехи,Фигурами умолчаньяМои переполнив стихи.

Достаточно ясен для мудрыхЛирический зимний рассказО тех перламутровых утрах,О снеге без всяких прикрас.

Но память моя в исступленье,Но память вольна и сильна,Способна спасти от забвеньяСокровища с самого дна.

1965

* * *

Не линия и не рисунок,А только цветРасскажет про лиловый сумрак,Вечерний свет.

И вот художника картиныСо стен квартирЗвучали как пароль единыйНа целый мир.

И слепок каменной химерыДрожал в руке,Чтоб утвердился камень верыВ моей строке.

1965

НЕРЕСТ[195]

Н. Столяровой

Закон это иль ересь,Ненужная морям,Лососей ход на нерестСредь океанских ям.

Плывут без карт и лоцийИ по морскому днуПолзут, чтоб поборотьсяЗа право быть в плену.

И в тесное ущельеВорваться, чтоб сгореть —С единственною целью:Цвести — и умереть.

Плывут не на забаву,Плывут не на игру,Они имеют правоВ ручье метать икру.

И оплодотвореньяНемой великий мигВойдет в стихотворенье,Как боль, как стон и крик.

У нерестилищ рыбьих,Стремясь в родной ручей,Плывут, чтобы погибнутьНа родине своей.

И трупы рыб уснувшихВидны в воде ручья —Последний раз блеснувши,Мертвеет чешуя.

Их здесь волна качалаИ утопила здесь,Но высшее началоВ поступках рыбьих есть.

И мимо трупов в руслоПлывут живых рядыНа нерест судеб русских,На зов судьбы — беды.

И люди их не судят —Над чудом нет судей, —Трагедий рыбьих судеб,Неясных для людей.

Кипит в ручье рожденьяЛососей серебро,Как гимн благодаренья,Прославивший добро.

1965

* * *[196]

Кета родится в донных стойлахНезамерзающей реки,Зеленых водорослей войлокОкутывает родники.

Дается лососевой рыбеВ свою вернуться колыбель.Здесь все в единстве: жизнь и гибель,Рожденье, брачная постель.

И подвиг жизни — как сраженье:Окончив брачную игру,Кета умрет в изнеможенье,На камень выметав икру.

И не в морской воде, а в преснойЖивотворящий кислородДает дышать на дне чудесноИ судьбы двигает вперед.

1965

* * *

Я ищу не героев, а тех,Кто смелее и тверже меня,Кто не ждет ни указок, ни вехНа дорогах туманного дня.

Кто испытан, как я — на разрывКаждой мышцей и нервом своим,Кто не шнур динамитный, а взрыв,По шнуру проползающий дым.

Средь деревьев, людей и зверей,На земле, на пути к небесам,Мне не надо поводырей,Все, что знаю, я знаю сам.

Я мальчишеской пробою сталМерить жизнь и людей — как ножи:Тот уступит, чей мягче металл, —Дай свой нож! Покажи. Подержи.

Не пророков и не вождей,Не служителей бога огня,Я ищу настоящих людей,Кто смелее и тверже меня.

1965

* * *[197]

Как гимнаст свое упражнение,Повторяю свой будущий день,Все слова свои, все движения,Прогоняю боязнь и лень.

И готовые к бою мускулыКаждой связки или узлаНаполняются смутной музыкойПоединка добра и зла.

Даже голос не громче шепотаВ этот утренний важный миг,Вывод жизни, крупица опыта.Что почерпнута не из книг.

1965