В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

им зерна. Поручив своего коня телохранителю, молча следил за устройством лагеря, жуя кисловато-сладкие можжевеловые ягоды. Потом знаком подозвал к себе одного из бывших мулл, начальника десятка басмачей, приказал ему сменить караул при заложниках. Скоро явился начальник отряда помещиков, криво усмехаясь, спросил:

— Поставил муллу гарем стеречь? Мне не доверяешь?

Кара-хан протянул горсть синих теплых ягод:

— Пожуй. Полезно и успокаивает.

— Я не птица — клевать арчовник.

— Напрасно. Нам с тобой надо уметь пользоваться и подножным кормом. Кто знает, что нас ждет сегодня и завтра!

— Аллах все знает.

— Ты же не аллах и даже не пророк его, — усмехнулся Кара-хан. — Аллах помогает стойким и приспособленным. А с караула я сменил вас, чтобы отдохнули. Вы — моя опора, я должен беречь ваши силы.

Жесткое бритое лицо басмача осталось злым, Кара-хан, не обращая на это внимания, достал карту.

— Мы справедливо наказали кучарцев и их соседей — это им за кооператив, — однако враги станут нас порочить и называть грабителями крестьян. Надо показать, что мы защищаем интересы тех, кто не идет на поводу у нынешней власти. В твоем кишлаке пока нет кооператива. Зато там есть милиционер, который со своими людьми ограбил государственный склад удобрений. Ты знаешь, что такое удобрения для нашей истощенной земли. Этот вор сработал нам на руку, но он думает лишь о себе и теперь продает удобрения тайком, втридорога. Как отдохнете, возьмешь с собой пять человек и пойдешь к нему. Скажешь открыто от моего имени, чтобы он показал тайник. И от моего имени раздашь удобрения крестьянам, не взяв с них ни афгани. Милиционера выдавать не надо, пусть он со своими людьми и дальше нам служит. Оставишь ему две мины. Скажешь: если через месяц они не взорвутся с пользой для нас, пусть молит шайтана о подходящем местечке в аду — его выдадут как главаря душманов.

Душман угрюмо усмехнулся, кивнул.

— Мне также сообщили, что ожидается колонна с горючим. Устроишь засаду здесь. — Кара-хан сделал отметку на карте. — Будешь ждать два дня. Если бензовозы не появятся, обстреляй любую колонну и уходи. Не застанешь нас в долине Рыжих Столбов, жди на базе. Твои люди устали. После операции я отправлю вас за границу на отдых... Да, напоминаю: рабочих, ремонтирующих мосты и дороги, расстреливать на месте, где бы ни застал. Пусть никто не смеет браться за это дело.

— Хочу спросить, Кара-хан: могу ли я по своему желанию наказать моих врагов в кишлаке?

— Нет! В кишлаке — нет. Ты идешь творить доброе дело, и только доброе. Моим именем... Да, начни-ка ты отращивать бороду. Во время отпуска можешь полететь в Европу, а западным женщинам нравится восточная экзотика. — Кара-хан ухмыльнулся.

— Западные женщины так продажны и доступны, что прикосновение к ним ничего не доставляет, кроме отвращения.

— Погоди, — Кара-хан снова ухмыльнулся, — с нашими скоро станет то же. Ступай выспись. Заместителя себе здесь назначить сам.

Что за сила влекла Кара-хана к этому Азису, бывшему рабу, ставшему смертельным врагом и остающемуся врагом даже в оковах? Может, желание почувствовать торжество победителя, прежнюю власть над рабом, который восстал, захотел сравняться с господином? Желание убедиться, что он, Кара-хан, господин и теперь?

Все переменилось в горах, если вчерашний хозяин целой провинции сегодня радовался победе над своим восставшим рабом! Кара-хан радовался, сам того не понимая.

— Чего не молишься, Азис? Время намаза, и тебе надо успеть отмолить грехи, какими оброс среди врагов ислама.

Азис усмехнулся разбитым, спекшимся ртом:

— Тебе, Кара-хан, надо молиться прилежнее моего. За меня у престола аллаха попросят невинно убитые тобой мать, отец и ребенок. Найдется ли хоть одна душа, которая станет просить за черного оборотня?

Кара-хан едва сдержался, чтобы не всадить пулю в разбитый, шепелявый рот парня.

— До моей могилы далеко, твоя — близко.

Азис несогласно качнул головой:

— Ты уже давно мертвец, Кара-хан. Ты из тех мертвецов, что тайно приходят сосать кровь людей. Но люди все равно забивают в могилы вампиров крепкие колья, и они уже никогда больше не выходят на свет.

Удар сапогом опрокинул сидящего парня на бок. Тихо вскрикнули молящиеся женщины, Кара-хан выпустил рукоятку «магнума», злясь на себя за то, что обнаружил слабость перед этим щенком, бывшим рабом. Устал, начал срываться. Стоит только позволить себе — зайдешь далеко. Вспомнилась история западного кинорепортера, который пошел с бандой на афганскую землю и в захваченной деревне захотел отснять, как крестьяне избивают представителей народной власти и активистов партии. Крестьяне отказались бить безоружных людей, тогда он схватил палку и стал показывать, как это делается. А его самого кто-то сфотографировал и потом продал снимок в газету. Когда пахнет сенсацией и деньгами, издатели готовы заложить дьяволу собственную душу, не то что газетного собрата. То-то скандал вышел!.. Кара-хану следует быть умнее того дурака с кинокамерой. Сколько бы крови ни лили его душманы, одежда и руки Кара-хана не должны носить ее следов. Кара-хан — не простой воин, он один из вождей исламского движения, и вести ему следует себя как вождю... Он вдруг с ненавистью подумал об окопавшихся в Пешаваре главарях. Их бы на его место! Ну-ка, сохрани генеральский апломб, когда за тобой, как за волком, охотятся с земли и с неба, когда бывший твой раб, нищеброд, одной ногой стоящий в могиле, смеется тебе в лицо, называя ходячим мертвецом-вампиром!

Посещавшее его время от времени чувство затравленности имело в истоке своем не только военные неудачи. С леденящей ясностью Кара-хан уже видел и понимал: на земле, что была его родиной, его вотчиной, в крови и муках рождается новое сильное государство, в котором ему нет места. Оно рождается, с хрипом гнева и ярости прорывая рутину веков, которой оковали ее для своей выгоды и спокойствия господа жизни — феодалы и имамы. Не мог же умный Кара-хан не спросить себя: отчего на мусульманском Востоке нет ни одной страны, которая не отстала бы от Запада? И вот теперь, когда на его земле Апрель разорвал липкую паутину веков, когда здесь рождается государство, стоящее выше западных по своему общественному устройству, европейские и американские правители в ненависти и злобе на этот отчаянный рывок целого народа пытаются ударом винтовочного приклада остановить, отбросить, загнать Афганистан назад, в глухое средневековье. А винтовку вкладывают в руки Кара-хана и таких же, как он, светских и духовных феодалов. Значит, все они,