В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

сунутого за пояс. — Может, ты хочешь попросить за того, который остался в доме, убив вместе с тобой трех верных защитников ислама?

Парень смотрел сквозь Кара-хана, словно того уже не существовало.

— Молчишь? — Кара-хан усмехнулся. — Да, ты стал большим начальником и не всякого удостоишь ответом. Что же будет, когда такие, как ты, станут генералами и министрами? Небось к вам подойти будет труднее, чем к королю. Разве я, вождь твоего племени и твой господин, когда-нибудь не удостоил тебя ответом?.. Хорошо — так и молчи, ты не станешь ни генералом, ни министром. Привяжите его к дереву.

От крайнего дома снова ударила автоматная очередь, слышно было, как на рикошете вибрируют пули; в толпе женщин взвизгнули и запричитали; маленькая толпа мужчин угрюмо шевельнулась. Кара-хан, как бы не заметив стрельбы, подошел к мужчинам. Со стариками и юношами их было около двух десятков. Передние стали кланяться, в заднем ряду тоже поклонились — это понравилось Кара-хану, но он заметил, что кланяются по-разному: одни — истово, другие — словно бы под гнетом.

Хлопок газовой гранаты долетел с окраины, снова загремели автоматы и винтовки, Кара-хан поморщился, поднял руку.

— Мужчины, я пришел, чтобы напомнить вам о долге правоверных перед родиной и аллахом. До сих пор трое из вашего кишлака, вступившие в мое войско, искупали вашу вину перед небом, храбро сражаясь с врагами корана. — Кара-хан не знал, что двое кучарских парней, посланных поставить мины на дороге, сдались солдатам афганской армии; он считал их погибшими. — Но защита святого дела от безбожников требует новых воинов. Есть ли среди вас настоящие мужчины и патриоты, готовые идти с нами?

Ответом главарю банды была мертвая тишина. Никто не шевельнулся в толпе кучарцев. Стрельба на окраине стихла.

— Что ж, — усмехнулся в бороду Кара-хан, — у вас имеются и другие долги передо мной. Молла Рабани...

Вперед выступил средних лет тощий басмач в зеленом потрепанном халате и грязной чалме. В руках он держал небольшую книгу в кожаной обложке. Взоры крестьян разом обратились к этой книге, которую они не видели со времен апрельских событий. Значит, она уцелела — книга, куда записаны их долги помещику, и Кара-хан обманул правительственного комиссара, уверяя, будто сам сжег ее. Не было здесь крестьянина, который не оставил бы в ней отпечатка своего пальца. С тревогой и смутной надеждой взирали теперь кучарцы на худого человека с орлиным носом в чалме святого. Раз есть в отряде Кара-хана мулла, может, все обойдется по-божески?

— В коране сказано: будьте милостивы к рабам вашим, — протяжно, блеющим голосом запел мулла. — Ваш господин Кара-хан, наследник непобедимых и благородных повелителей этого края, его единственный вождь перед небом, был прилежен и верен в соблюдении воли аллаха и заветов его пророка. Не эта ли книга, в коей оставлены следы ваших рук, столь же четкие, как звезды в безлунную ночь, доказывает, что в трудные времена не было никому из вас отказа в хозяйских щедротах — и деньгами, и хлебом, и одеждой, и семенами. Но первый долг облагодетельствованного слуги — платить преданностью господину, денно и нощно трудиться для блага его, сторицей и в срок возвращая долги, не щадить жизни самой для дела господина и вождя...

«Поехал», — зло подумал Кара-хан, жалея, что поручил дело этому болтливому мулле. Однако прерывать проповедь не годилось, и он тревожно оглядывался. В горных распадках дотаивали туманы, вот-вот над горами явится солнце, надо поторапливаться. Не ровен час, налетит самолет или вертолет, заметит множество людей в кишлаке — беда. Дорога к селению перерезана засадой, а небо не перережешь... От дома, где шла перестрелка, к толпе направлялись басмачи, значит, там кончено. Мулла-басмач все еще читал наставления рабам и слугам. Болтун! Он не хуже Кара-хана знает, что ограбить или убить человека под стихи корана не меньший грех, чем сделать это молча. Может быть, ищет популярности, пройдоха в чалме хаджи? Не везет Кара-хану на духовников. Этого дали ему в Пешаваре, проповедовать любит, но всякий раз будто не священные слова читает, а тянет изо рта серого, длинного, липкого червя. Бездарь! И как всякий бездарь с претензиями — жулик. Был муэдзином шиитской мечети в Иране, продавал фальшивые камни, будто бы доставленные из Мекки, Кербелы, Мешхеда и других священных для шиитов мест. Попался на продаже богатому иностранцу старинной книги, похищенной из мечети, которую якобы держал в руках сам родоначальник шиизма Али (не иначе какая-нибудь подделка, как и все учение этих проклятых кафиров-исмаилитов). Ему грозил духовный суд, и он бежал в Пакистан. Видно, не с пустыми руками бежал, если сразу нашел покровителей, перепрыгнул из шиизма в суннизм, сошелся с ахванистами, совершил паломничество в Мекку и сохранил звание муллы. С американцами у него какие-то свои отношения — по их заданию он тайно выезжал в Иран, видимо, на связь с врагами Хомейни, после чего заслужил доверие Али. Возможно, этого муллу придется потихоньку убрать — ведь выдаст пешаварским хозяевам Кара-хана с головой за то, что бросил основной отряд на погибель, — но пока без него не обойтись. Правда, в банде оставалось еще два бывших имама, но это кровожадные фанатики, коран они носят под халатами, а в руках — автоматические винтовки. И теперь оба держат пальцы на спуске винтовок, наведенных на толпу, — кто в этих мрачных, бородатых разбойниках признает слуг аллаха?..

Да и другие, кого ни возьми, не лучше: убийцы, скрывающиеся от суда и мести родичей своих жертв, беглые уголовники, отребье кочевых племен, нищие воры и бродяги, пошедшие в банду ради щедрой платы и грабежа населения. На этих трудно положиться в опасности. Ядро банды, которое держит в страхе остальных, — вот они стоят рядом, один к одному, рассматривая крестьян холодными, ненавидящими глазами. Это помещики и сынки помещиков — те, кого Апрельская революция лишила привилегий, земель и рабов. Лишь этим четырнадцати в своем войске Кара-хан верит, как самому себе, их-то он и забрал у Ахматиара, заменив пешаварским сбродом. Но они уже устали. Срываются — то бешено бросаясь в бою на врага и глупо погибая, то зверствуя без необходимости. Кара-хан и сам не жалостлив, он готов искоренять своих врагов до младенца, но — врагов. Да, у населения надо поддерживать отчаянный страх, но пусть этот страх мешает людям сотрудничать с новым режимом, а не заставляет хвататься за оружие при появлении отряда «воинов ислама». Те, кто при появлении Кара-хана сгибает