Избранное - Андрей Гуляшки

оправдывались трое сторожей. — Видно, он забыл, что львиный рык силен, как самый свирепый ураган. Если бы он не был таким сильным, разве он отбросил бы нас в поречье, к марабу?

— Это вы забыли силу и смелость ваших отцов и дедов! — отругал их перед советом старейшин Нуну Нхвама. Он велел тут же отобрать у них оружие и приказал целых полгода прогонять их с площади и не пускать к праздничному костру.

Наказание было суровым, но оно не могло спасти от гибели третьего вола и кудрявого шустрого Бабо. Сторожа, которых поставили в третью ночь, оказались храбрей. Они стреляли из своих кремневых ружей, но лев не обратил никакого внимания на их пули. А пойти на него с ножами было опасно из-за темноты. Он был невидим, только глаза сверкали, а легко ли выстоять против таких глаз?

Нуну Нхвама приказал разжечь костры с выходящей к джунглям стороны загона. Огромные костры, какие разжигают на пиршествах в самые большие праздники. Этот маневр оказался удачным — загон с западной стороны был защищен, лев туда не сунулся. Но именно в ту ночь пропал Бабо: царь джунглей перескочил ограду с восточной стороны, крепко вцепился в барана и спокойно утащил его в свое логово.

Эта война между львом и людьми Нуну Нхвамы была разорительной для деревни. Старики вздыхали, вспоминая былые бедствия. Пошел слух, что это не лев, а злой дух, вселившийся в шкуру льва. Некоторые предлагали просить помощи у соседних деревень, вызвать в крайнем случае войско. Теперь армия не чужая, а своя, помогут от всего сердца. Но пока прибудет войско, говорили другие, пройдет много времени: у солдат тяжелое оружие, а с тяжестью нельзя идти быстро. Пока прибудет войско и объявит войну льву, по крайней мере половина волов будет обглодана его страшными зубами.

— Сейчас, — завершил свою печальную повесть Луи-Филипп, — заседает совет старейшин. Я слышал, — добавил он, помолчав, чтобы собраться с мыслями, — кажется от Саны, что Нуну Нхвама хочет предложить вот что: жечь костры до полуночи вокруг всего загона.

Сана, которая стояла возле нас, молча слушая мужа, кивнула.

— Да, это так, — сказала она, — я слышала. Своими ушами слышала от старшей снохи Нуну Нхвамы.

— А знаешь ли ты, — обратился к ней Луи-Филипп, — что это значит — развести костры вокруг всего загона и поддерживать огонь до полуночи? Ты вряд ли можешь себе это представить. Это значит, Сана, что половине наших мужчин и женщин придется таскать дрова из леса и складывать костры, и на это у них уйдет весь день. А кто будет работать на рисовом поле, кто будет рыхлить просо, полоть огороды? Ты что-то там услышала от старшей снохи Нуну Нхвамы, ну а я тебе говорю — это она сама выдумала. Нуну Нхвама мудр, он не лишит наши поля половины рабочих рук.

— Пусть так, — сказала Сана, — а лев?

Упоминание о льве было сокрушительным доводом в пользу старшей снохи Нуну Нхвамы.

— Не знаю, — пожал плечами Луи-Филипп. — С какой стороны ни подойти к этому делу, не вижу, как с ним справиться.

Он вздохнул и замолчал.

— Луи-Филипп, — сказал я, — друг, давай соберемся с силами, убьем льва, а?

Оба выпучили на меня глаза. Словно я предложил им вырубить джунгли от края и до края с их гигантскими макарангами, кактусами, баобабами, чтобы разжечь праздничный костер на площади.

— Убить льва, — прошептал Луи-Филипп. — Нам убить льва…

Сана уронила руки на пестрый фартук. Она всегда ходила в фартуке до колен.

— Ты большой охотник, — сказал я. — Ты убил пестрого леопарда и черную пантеру. А лев такой же сильный, как, скажем, леопард и пантера вместе.

— Я убивал и леопарда, и пантеру, — отозвался Луи-Филипп.

— Мы спим на шкуре леопарда, — улыбнулась едва заметно Сана и посмотрела на своего мужа.

— Есть охотники, которые убили не одного и не двух, а много львов, — сказал я. — И эти охотники не храбрей тебя, друг.

— А ты их видел своими глазами, этих охотников? — спросил Луи-Филипп.

— Ага! — соврал я.

Они переглянулись.

— Мы возьмем с собой еще несколько человек, — сказал я. — Ты знаешь, кто у вас похрабрей. Предложишь им прогуляться с нами до джунглей, составить нам компанию. Льву довольно одной меткой пули, чтобы уснуть навек.

— Да, — сказал Луи-Филипп, — уснувший лев не ест волов.

— И Бабо, — засмеялась Сана.

Они опять переглянулись, восхищенные этой мыслью об уснувшем льве. И вдруг весело засмеялись. Пестрый фартук заколыхался на боках Саны. Они смеялись долго, от всего сердца. Потом Луи-Филипп сказал:

— Раз льву довольно одной меткой пули, я обязательно его убью. И Сана будет спать на львиной шкуре.

Сана посмотрела на мужа восхищенными, благодарными, влюбленными глазами.

— Нет, — покачала она головой и тихонько вздохнула. — Шкуру мы отдадим Сильвестре. Сильвестра скоро приведет мужа в свою хижину. Мы отдадим ей львиную шкуру.

— Можно, — согласился Луи-Филипп. Он расправил свои с ильные плечи и сказал: — Только надо сообщить Нуну Нхваме. Нуну Нхвама должен сказать «да». И тогда мы пойдем. Я припас пули на самого крупного зверя.

И на другой день рано утром мы  п о ш л и. Нуну Нхвама проводил нас до конца деревни, до крайней хижины. Это была хижина Луи-Филиппа; поэтому Сана и Сильвестра тоже видели, как мы уходили, но стояли в сторонке.

— Он где-то близко отсюда, — сказал Нуну Нхвама, теребя длинную седую бороду. — Где-то совсем близко, будьте осторожны. Он очень злой, потому что это самец, все самцы злые. Но вас шестеро, и вы его одолеете. И охраняй белого друга! — обратился он к Луи-Филиппу. — И вы все тоже, слышите?

Туареги закивали.

Мы поклонились старейшине и двинулись