Словарь запрещенного языка - Престина-Шапиро Лия Феликсовна

      Иврита среди изучавшихся языков, конечно, не было, но тень его почувствовалась с первых дней. Второкурсники на переменах стали рассказывать нам, новичкам, о том, что было в предыдущем году. Среди рассказов услышал я и о том, что в предыдущем году на первом курсе в группе хинди учился такой парень Боря Подольский, который весной «сел за сионизм». Говорили еще, что он «учил иврит». Наверное тогда, в востоковедческой среде в конце пятидесятых я впервые услышал, что язык, на котором говорят в Израиле, называется не древнееврейским, а каким-то явно новым словом иврит. И что этот иврит можно даже изучать в Москве, хотя и явно небезопасно. Но, как известно, запретный плод сладок.

    Впрочем, иврит не казался мне таким уж запретным в то время и вот по какой причине. Примерно курсе на втором у нас ввели новый предмет — второй восточный язык и у наших арабистов ввели иврит. Однажды кто-то из студентов обратил мое внимание на полного господина с характерной еврейской внешностью, входящего с высоко поднятой головой через главный вход института. За ним шел другой, тоже уже немолодой человек.

    — Это Шапиро, наш преподаватель иврита, — сказал мне мой однокурсник.

    Спутником его, как я узнал позже, был его ассистент А. Рубинштейн.

    Это был единственный раз, когда я видел Феликса Львовича.

    Иврит тогда преподавался в Москве не только в ИВЯ, но и в ряде других учебных заведений — в Институте международных отношений, Высшей дипломатической школе, Академии КГБ и в Военном институте иностранных языков[53]. Излишне говорить, что евреев среди студентов, изучавших в этих учебных заведениях иврит, практически не было. Тем не менее, тот факт, что мои сокурсники открыто при мне занимались ивритом и, никого не боясь, обсуждали свои занятия, чисто психологически для меня снимал момент запретности. Кроме того, время было либеральное — хрущевская оттепель, в которую многое было позволено и многое было возможным из того, о чем потом и помыслить было трудно.

    После 1964 г., т. е. прихода Брежнева к власти, вопрос этот решили кардинально — в ИВЯ с 1964 г. до самой перестройки больше ни одного паспортного еврея не было. А не паспортных попрежнему оставалось немало — одного Жириновского вспомнить!

   На излете хрущевской оттепели в 1963 г. за год до падения Хрущева успел каким-то чудом, вольностью времени, подвигом автора и усилиями тех, кто преподавал иврит, появиться в свет знаменитый «Иврит-русский словарь».

    Феликс Львович скончался, не окончив свой труд и не увидев его воплощенным в печати. Б. Гранде взял на себя основную редакторскую работу над словарем и написал к нему прекрасный грамматический очерк иврита с таблицами, в течение двух десятилетий бывший основным пособием для все ширившейся когорты советских евреев, возвращавшихся к своему родному семитскому языку. Словарь был действительно уникален.

    Он был ориентирован на нормы современного израильского иврита и включил в себя массу словарных статей и значений, которые были абсолютно незнакомы даже тем, кто неплохо владел старым ашкеназским «литургическим» ивритом.

    Но одновременно с этим он включил в себя и все богатство библейского и даже средневекового пласта развития иврита. Это делает его одним из лучших, чтобы не сказать лучшим иврит-русским словарем этого века. Не случайно в Израиле в 70—80 гг. не удовлетворились подготовкой новых словарей, которых сейчас, в конце века, уже много, а организовали факсимильное переиздание словаря Шапиро, которым пытались снабжать как многочисленные ульпаны для репатриантов в самом Израиле, так и наши доморощенные ульпаны в Москве и других городах Союза. Это факсимильное израильское издание было в отличие от оригинала в бумажной красно-белой обложке. Словарь был впрочем подарком всем евреям, кто действительно изучал язык. Таких в 1963 г. было еще очень мало. Но словарь стремились купить почти все. Не важно, знал ли еврей язык или, чаще, не знал, он все равно покупал свой том синенького увесистого словаря и ставил его на полку.

    Словарь Шапиро стал чем-то вроде мезузы в многочисленных лишенных символики национальной принадлежности московских еврейских домах. Тираж его быстро разошелся.

    Словарь в памяти также целого поколения остался под кодовым названием «словарь Шапиро», или просто «Шапиро».

    — У тебя Шапиро есть? — спрашивал один учитель у другого.

    — Опять Шапиро увел кто-то, — сетовал другой.

    В 1971 г., подхваченный волной еврейского национального всплеска, я пошел учить иврит к своему первому учителю, ставшему впоследствии моим близким другом, Исраэлю Палхану. Не надо говорить, что у меня на полке к этому моменту стоял невостребованный еще словарь Шапиро, который пошел немедленно не только в ход, но и по рукам, к тем из наших соучеников в группе, кто его не имел.

    Словарь Шапиро составил для меня стартовый трамплин на долгом моем пути учителя еврейского языка, истории и словесности и еврейского общественного деятеля, в которого я превратился после Перестройки.

    Хочется сказать еще и вот о чем: наверное, именно благодаря Феликсу Львовичу за древним еврейским языком в русском языке закрепилось именно это новое название — иврит. Закрепилось не так просто, до сих пор еще раздаются голоса, призывающие к пересмотру этого словоизбирательного решения. Наиболее серьезный из них принадлежит известному грузинскому семитологу академику Церетели. Он считает, что иврит надо называть просто еврейским языком, потому что ведь не называем мы по-русски английский язык инглишем, а французский — франсе. На возражения, что, дескать, еврейским языком в СССР в 20—30 годы называли идиш, он отвечает, что идиш — язык не еврейский, а ашкеназский, т.е. только части еврейского народа, а подлинно еврейский язык — только семитский.

    Словарь Шапиро был в подлинном смысле слова эпохальным явлением, он создал стиль, терминологию, вкус для наиболее яркого и интересного поколения

советских евреев, тех, кто в потрясающем порыве смогли своей преданностью забытому ими наследию и любовью к ивриту пробить казавшуюся непробиваемой стену советской власти. Имя Феликса Львовича Шапиро по праву стоит в числе первых провозвестников этой славной и удивительной эпохи в истории еврейского народа в России.

    Словарь не только увековечил Феликса Львовича, но и продлил его жизнь.

    В день его стодвадцатилетия мы к нему обращаемся:

    — Мы любим Шапиро!

    — Нам нужен Шапиро!

СЛОВАРЬ ШАПИРО

                           Зеэв Шахновский, Иерусалим

    Конец 60 — начало 70.

    Иврит. Первые учителя. 13 уроков Моше Палхана. Хумаш Бэрэшит. Книги — случайный набор — старые издания — например, «Робинзон Крузо» на иврите, несколько израильских — «Хагальгаль Хахамиши» М. Шамира, и еще, и потом все больше и больше. И мы уже свободно читаем, и во встречах с израильтянами убедились, что и разговариваем на иврите свободно. И через весь этот не слишком упорядоченный методический процесс проходит одна книга, которая вышла в свет в России в середине 60-х, как бы специально для нас, в награду за наше будущее желание овладеть своим языком — Иврит-русский словарь Ф.Л. Шапиро. Совершенно удивительно, что власти разрешили его издать, и он вышел в свет так вовремя, ему пришлось нас ждать совсем немного. Словарь Шапиро был для нас островом уверенности в море разнообразной литературы на иврите. По нему мы учились и сверяли свои знания. И дело не в том лишь, что он был единственной книгой, выпущенной для нас. Нам повезло — это, по-моему, и очень хороший словарь, я не знаю до сих пор другого иврит-русского словаря, который был бы выполнен с такой культурой. И, как справедливо заметил мой друг Леня, мы ведь и до сих пор сверяемся по нему, встретив какое-нибудь «заковыристое» слово.

МОИ ВСТРЕЧИ С ИВРИТОМ