Словарь запрещенного языка - Престина-Шапиро Лия Феликсовна

                          Мила Вольвовская, Иерусалим

               (Памяти Миши Годьдблата)

    Первая встреча с нашим первым учителем иврита произошла у синагоги на улице Архипова в Москве. Перед нами стоял невысокий плотный человек в кепке, непрерывно курящий сигареты без фильтра. Глядя на нас, сказал: «Хотите учить иврит на предмет выезда в Израиль? Три рубля с носа. Первый урок в следующий четверг. Встретимся у выхода из первого вагона на станции Чертаново...»

    Итак, следующий четверг...

    Мы жили на Планерной, ближайшая станция метро, в те времена Речной вокзал. До квартиры Вити Фульмахта, где мы занимались, два часа езды в один конец. Встретились мы в метро, как и договорились, с Мишей Гольдблатом, так звали нашего учителя.

    Первый урок. В группе б человек. У кого-то учебник Мори, у кого-то словарь Шапиро (предмет нашего вожделения). У нас, конечно, ничего не было.

    Начал Миша с разговора: ани — Миша. Ми ата? Ми ат? и т.д. Он много читал и думал о методах преподавания. Наиболее важным считал разговорную речь. Поэтому урок шел в невероятном темпе. Мы едва успевали писать ивритские слова русскими буквами. О переводе и речи не было. Понял — не переводи.

    Только в конце урока Миша потратил минут 15 на алфавит и огласовку. Дал всем несколько листов фотокопии учебника «Элеф милим» (с едва различимыми огласовками) и велел к следующему разу прочесть первый урок и написать рассказ.

    Он был, разумеется, без кепки. Глаза его сверкали синим огнем. Мы были покорены навсегда.

* * *

    Это был конец 73 года. Многие были достаточно осторожны. Миша подшучивал («Ну что, интересуетесь сионистской литературой?»), высыпал на стол фельетоны Жаботинского. Нам было чем заниматься всю неделю. Буквально через несколько уроков Вадим (один из учеников) начал писать стихи на иврите. Конечно, они еще не могли сравниться с Мишкиными переводами советских песен на иврит, которые он, кстати сказать, прекрасно исполнял, но рифма явно прослеживалась.

    Уроков 10—12 мы продолжали писать русскими буквами. Миша учил нас говорить, он не хотел ослаблять темп и терпел нашу писанину на иврите.

    Вскоре нам удалось за большие деньги купить словарь Шапиро. Я села и прочла грамматический очерк проф. Гранде. Все разобрала и потом не раз объясняла структуру биньянов всем в нашей группе, а впоследствии и своим ученикам. И все это благодаря Мише. Он все знал великолепно, но не хотел тратить время на то, что, по его мнению, ученик может освоить сам.

    А еще удивлялись, откуда мы так хорошо знали песни Шестидневной войны и войны Судного дня?

    Как же не знать? Мы столько песен слушали, пели, а слова разбирали на уроках. Так и вижу Мишу, склонившегося над пластинкой... Шох, шох «Миша, что такое «шох»?

    «Ну, Мила, что такое «ля, ля, ля».

    У Миши мы учились не только ивриту. Я знаю, он изменил свои взгляды, но первые понятия о кашруте, как это не странно, мы получили от него. Религия, народ,  национальный характер, моральное обязательство по отношению к близким, оставшимся в России, отношения отцов детей, отношения с властями, к КГБшникам, старающимся общаться с активистами, с учителями иврита — все подвергалось обсуждению.

    Часто Мишины взгляды были парадоксальны, но он умел их отстаивать. Его также отличало умение слушать. Он улыбался и слушал.

    Часто подводил начинающего ученика к иностранцу и приказывал: «Говори!» Старался, если речь можно было понять, не вмешиваться и не поправля ть.

* * *

    Леня, я думаю, стал преподавать иврит месяцев через 4—5 после того, как сам впервые увидел букву «алеф». Миша это только поддерживал. Он часто подчеркивал, что самое главное в изучении языка — это учиться и учить.

    Уезжая, Миша оставил нам свой знаменитый словарь Эвен Шушана, с которым никогда не расставался, и передал Лене своих учеников.

* * *

    Надо отметить, что возрождение иврита в Москве в 70-х годах было настолько бурным и достигло такого высокого уровня, что сами участники этого процесса ощущали, что живут в исторический момент.

    Миша Гольдблат стоял у самых истоков этого процесса. Он учился в первой группе Палхана, воспитал множество учеников, в свою очередь ставших учителями. Его знание иврита вызывало всеобщее удивление. Он был окружен толпой талантливых ребят. Вообще концентрация очень способных молодых людей среди учеников и учителей иврита в то время была необыкновенно высокой.

    Мишу, помимо таланта, отличала чрезвычайная доброта.

    Миша с женой Полиной и двумя сыновьями репатриировался в Израиль в 1976 году. В Израиле у них родились близнецы (сын и дочь).

    Мы добрались до Земли обетованной только в 1988 году.

    Миша скучал по Москве. Многие взгляды Миши за эти годы изменились, и он удивлялся, когда я цитировала ему его же слова.

    При первой встрече говорили всю ночь. О многом не успели поговорить, казалось, еще успеем.

    О его трагической смерти узнали из газеты. Немедленно приехали. Семья еще сидела шиву.

    Мы говорили и говорили о Мише... Когда мы уходили, Марик — старший сын, спросил: «Так что, отец был действительно большой человек?»

    — Да, Марик, он был большим, истинно большим человеком, ярким, талантливым. И его внезапная смерть — страшный удар для всех, кому посчастливилось его знать.

МОЙ ПЕРВЫЙ СЛОВАРЬ

                                   Майя Консон, Иерусалим

    Я стала интересоваться ивритом в конце 70-х годов. Первым моим учителем был Эрик Трахман. Со мной учились Наташа Хвесина и Володя Гараев. Первым же словарем стал словарь Ф. Л. Шапиро, который вышел в России в 1963 году. Я его купила в книжном магазине на улице Горького, 10. Тогда еще этот словарь можно было купить. Он оказал мне большую услугу. Его построение — корневое и дает возможность быстро найти слово, делает его доступным пониманию. Имеется раздел грамматики (проф. Гранде), который очень помог мне при первом знакомстве с языком.

    У меня было несколько учителей: Миша Шохет, Алеша Левин, Женя Деборин и Володя Зарецкий. Каждый из них преподавал нам иврит до своего отъезда в Израиль, и наша группа переходила к следующему преподавателю. И все время со мной был словарь Шапиро. Изучение языка и работа со словарем очень привязывали к стране, появилось желание познакомиться с историей Израиля.

    В 1974 году я получила разрешение на выезд в Израиль. При сборах я подарила свой словарь кому-то, кто оставался пока в Москве. Такова была традиция — словарей было мало и желательно было не вывозить их из Советского Союза.

    По приезде в страну я получила бесценный подарок от Володи Зарецкого: словарь Ф. Шапиро. Вот этот словарь все время со мной.

    С 1991 года я пенсионерка, но продолжаю читать книги на иврите. Предпочитаю прибегать к словарю Шапиро, хотя у меня уже есть и другие словари. Очень благодарна автору этого замечательного словаря, который помог десяткам тысяч евреев учить свой язык.

    Светлая ему память!

НЕМНОГО О СЛОВАРЕ, НО БОЛЬШЕ О ВНУКЕ

                                Аарон Гуревич, Кфар Саба

    Прежде всего загадочные символы этого словаря были волшебным окном в прошлое моего народа. Затем словарь стал первым учебником иврита и уже потом в долгие годы отказа главным иврит-русским словарем. Кроме того, словарь Шапиро служил таинственным кодом, как бы паролем к сердцам единомышленников. Он был книгой, объединяющей тех, кто стремился в Израиль, он был для меня просто частицей Израиля. Словарь Шапиро дорог мне еще и тем, что одним из моих первых учителей иврита был внук Феликса Шапиро Владимир Престин, который был для меня значительно больше, чем просто учитель иврита.