Словарь запрещенного языка - Престина-Шапиро Лия Феликсовна

    Сейчас открыл его снова. Впечатление то же самое, что и 26 лет назад. Даже рассматривание этих диковинных разных букв и точек вводит тебя в другой, незнакомый и захватывающий, мир. Богатство и культурная полнота его словарных статей, когда автор не ограничивается пустым перечислением всевозможных переводов, а вводит читателя в культурный мир языка иврит, отличают этот словарь от большинства как более ранних, так и более поздних произведений.

    У его создания есть, конечно, своя история. Я ее однажды слышал, но внутренне я всегда воспринимал его появление в СССР как чудо. Быть созданным в единственное в своем роде время, напечатанным, распространенным в период, когда в тебе так нуждаются, и в стране, где само название твое — это ересь. Это, конечно, чудо и может быть причислено силам нечеловеческим. Но работа, за ним стоявшая, его качество и духовное богатство — это заслуга, видимо, в основном Феликса Львовича Шапиро. Светлая ему память.

РОДНОЙ ЯЗЫК

                              Дан Рогинский, Иерусалим

    На пути каждого из нас к ивриту, к сионизму, к Израилю были расставлены разные вехи. Но была и общая для многих веха — выход в свет «словаря Шапиро» в 1963 году.

    Пытался я изучать иврит и раньше. Летом 1961 г. я провел свои последние студенческие каникулы в альплагере на Кавказе, где делил палатку со своим московским другом Борисом Альтшулером и с новым знакомым — Биней (Биньямином) Шалумовым. Узнав, что Биня — сын скончавшегося дербентского раввина, я попросил его снабдить меня какой-нибудь книгой, с помощью которой я смог бы познакомиться с ивритом. (В те годы в Москве не каждому доводилось знать о существовании иврита, меня «просветил» мой друг с начала студенческих лет Павел Василевский).

    Прошло несколько месяцев, и Биня привез мне в Москву מחזור ליום כפור .

    Тогда еще была жива моя мама Розалия Яковлевна Меламед. Она родилась в еврейской колонии в Запорожье и помнила с детства еврейские буквы, с ее помощью я прочитал (и даже почти выучил) כל נדרי для меня тогда было неведомо, что язык там — не иврит, а арамейский.

    Позже мне довелось раздобыть на пару месяцев учебник иврита (Борис Альтшулер воспользовался «академическим» абонементом своего отца в «ленинке»). По-настоящему я начал овладевать ивритом только с тех пор, когда (в 1964) мне посчастливилось приобрести словарь Шапиро.

    Грамматический очерк профессора Гранде в конце словаря явился для меня прекрасным учебником иврита, а многие словарные статьи знакомили не только с лексикой иврита, но и с еврейской историей, культурой, обычаями и даже с еврейской религией.

    Например, словарь Шапиро научил меня, что «формула новогоднего поздравления, принятого у евреев» כתיבה וכתימה טובה, а חג הביקורים — «еврейский праздник пятидесятницы (букв, праздник первых плодов — которые приносились древними евреями в иерусалимский храм)».

    В словаре упоминались имена еврейских мудрецов, и это тоже лило бальзам на душу, израненную воинствующим большевистским антисемитизмом, как и объяснение:  הכותל המערבי — «западная стена (сохранившаяся от разрушенного иерусалимского храма)». Слова ציוני, ציון, ציונות   (о, чудо!) не были снабжены трафаретом антисионистской клеветы.

    А вот следующая страница моей ивритской биографии: дядя моего друга Бориса Айнбиндера, живший с 20-х годов в Израиле, приехал в гости в Советский Союз и привез учебник Шломо Кодеша. По этому учебнику мы втроем (третий — Павел Василевский) несколько месяцев совместно учились — с целью начать говорить на иврите. И мы заговорили!

    1970-й был ознаменован ленинградским процессом; отмена смертных приговоров означала: МЫ сильнее ИХ! Надо бороться за право уехать в Израиль, есть шанс?!

    Подать на выезд мне удалось лишь в ноябре 1971 г. За несколько месяцев до этого я начал давать уроки иврита. В моей первой группе были, среди других, мои старые друзья Адик и Инна Макаревские. Они часто оставались после урока, чтобы обсудить проблемы выезда. Адик скончался, не дожив до подачи на выезд.

    Начиная занятия с новой группой, я предлагал каждому выбрать себе ивритское имя и пользоваться только им во время урока (сам я звался уже не Владимиром Исааковичем, или Димой, как раньше, а Даном). Я также просил каждого постараться приобрести словарь Шапиро. С первого же урока я начинал говорить на иврите, и доля иврита как средства общения росла от урока к уроку.

    В том же71-м я познакомился с Леви (Леней) Иоффе. Он поразил меня тем, насколько сумел овладеть и разговорным, и литературным ивритом. Но главное — он заражал своей пламенной любовыо к ивриту и к еврейству и верой в то, что можно сделать иврит РОДНЫМ языком, даже живя в Москве.

    Я стал учиться у него, продолжая обучать других.

    И присоединился (вместе с Б. Айнбиндером) к группе דוברי עברית , душой которой был Леви. Каждую неделю на исходе субботы мы (с десяток) собирались в квартире Зеева (Владимира) Шахновского для непринужденного общения на иврите (и для дружеского ужина). Русский не употреблялся ни во время этих встреч, ни при каких-нибудь других контактах между нами. Мы с Леви не нарушили этого правила и тогда, когда на протяжении двух недель вдвоем скрывались от военных властей в мае 1972 г. в пустовавшей квартире Б. Альтшулера (нас, как и многих других активных отказников, высылали в военные лагеря, чтобы «очистить» Москву к приезду президента Никсона). Только приехав в Израиль, мы «вспомнили» русский.

    Принадлежал к этой компании и Изя (Исраэль) Палхан, особенно душевно преданный ивриту; приехав в Израиль в 1972 г., он стал активно посылать в СССР книги преподавателям иврита (советский почтовый барьер оказался преодолимым!), а позже создал ассоциацию העברי"מ (אגודה להפצת השפה העברית בבריה"מ). Многие из тех, кто преподавал в Союзе иврит, стали здесь ее членами (например, я); в 80-х годах я был ее президентом.

    В сентябре 1972 г. в одной из моих групп стали учиться ивриту Виктор и Ирина Браиловские; им пришлось бороться много лет, а Виктору — стать узником Сиона. Одна из групп состояла из двух «не-подавантов» Бориса Альтшулера и Феликса Розинера. Борис оказывал важную и бесстрашную помощь еврейскому движению, потом был правой рукой Сахарова, а сейчас в Москве — один из руководителей Хельсинского комитета защиты прав человека. Талантливый писатель Розинер приехал в Израиль в 70-е годы, скончался в Бостоне.

    С начала 1972 г. и до алии в конце сентября 1973 г. я был «ивритским московским корреспондентом» израильского радио: Сара Френкель дважды в неделю звонила мне из Тель-Авива в Москву. Несколько месяцев с той же целью периодически звонил мне сотрудник «Маарива» Авраам Тирош.

    В 1973 г. я получил удостоверение преподавателя иврита от ברית עברית עולמית .

    Уезжая из Москвы в Израиль накануне Войны Судного Дня, я с сожалением расстался со своим словарем Шапиро, считая себя обязанным оставить его в Москве. Приехав в Израиль, я вспомнил, что, по словам проф. Б.Гранде (в предисловии к словарю), Ф.Л.Шапиро положил в основу этого словаря «прекрасный толковый словарь языка иврит Эвен-Шошана», и поспешил его купить.

    Составив свой замечательный словарь, Феликс Львович Шапиро внес очень важный вклад в дело возрождения национального духа евреев, живших в 60-е — 70-е годы в СССР. Мы ощущали это на себе. Пусть ценят этот вклад и следующие поколения.

ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ

                              Рутштейн Арие, Тель-Авив

    С детских лет я слышал от мамы стихи Бялика, читала она с вдохновением, объясняя мне их содержание, много рассказывала о Жаботинском, о истории еврейского народа. Я понимал слова на идиш, но в юношеские года хотел разобраться и в словах на древнееврейском и мечтал знать этот язык. Пытался найти пути для изучения древнееврейского языка, но у меня ничего из этого не вышло.