Нестор Летописец - Андрей Михайлович Ранчин

— Адама до этой даты, а потом — отсчет от 852 года сроков княжения киевских правителей, начиная с Олега Вещего. Заканчивается он указанием на смерть Святополка Изяславича, произошедшую в 1113 году: «от смерти же Ярослава до смерти Святополка 60 лет»[447]. Летописец использует так называемый «включенный» счет: при его использовании первый год, от которого отсчитывались следующие, тоже включался в итоговое число: 1054 (год кончины Ярослава Мудрого) + 60 в этом случае давало результат не 1114, а 1113. О вокняжении Владимира Мономаха в Киеве после кончины двоюродного брата здесь не упоминается. Значит, летописец не намеревался ничего писать о начале киевского княжения Мономаха: смертью Святополка и, видимо, его некрологом он собирался завершить «Повесть временных лет».

Этот летописец если не благоволил к Святополку, то осветил его роль в ослеплении Василька Теребовльского и в междоусобице, последовавшей за злодеянием, не так, как позднейшие книжники — его продолжатели, первым из которых, возможно, был Сильвестр. Известный нам текст «Повести временных лет» в обеих версиях (летописей лаврентьевской и ипатьевской групп) — в целом явно апологетический и даже панегирический по отношению к Владимиру Мономаху. Мономах в нем не только мудрый миротворец, но и инициатор и организатор победоносных походов на половцев, хотя старшим, киевским князем в то время был Святополк.

У Святополка сначала были очень плохие отношения с Печерской обителью. Игумен Иоанн за обличения неразумия и алчности киевского князя был даже на некоторое время сослан им в город Туров, что лежал к северо-западу от «матери городов русских». «…Он питал к нему ненависть из-за того, что игумен обличал его за ненасытную жадность к богатству и за чинимые насилия. Святополк тогда схватил его и заточил в Туров; но поднялся на него Владимир Мономах, и Святополк, испугавшись гнева его, скоро с честью возвратил игумена в Печерский монастырь», — сообщает Киево-Печерский патерик[448]. При новом печерском игумене Феоктисте между князем и монастырем установились добрые отношения, и в 1108 году Святополк попросил киевского митрополита установить церковное почитание преподобного Феодосия[449].

К царствованию Михаила III первая летописная дата была приурочена еще в гипотетическом более раннем летописном своде — Начальном, здесь тоже говорилось о походе русов на Царьград в его правление. Но начало царствования Михаила в нем было вычислено иначе (и тоже неверно) — как 854 год, ссылки на греческую хронику не было. Но главное — не было перечня с расчетом сроков от Адама до Михаила и далее — годов княжения киевских правителей[450]. Составление такой «таблицы», соединяющей русскую историю со всемирной, то есть для средневекового книжника библейской, а русской хронологии с мировой — это всецело заслуга автора «Повести временных лет».

Гипотетический Начальный свод, составленный, по мнению А. А. Шахматова, в Печерском монастыре при игумене Иоанне в 1093–1095 годах и завершавшийся, видимо, большой статьей 6601 (1093) года, в этой заключительной статье резко оценил новоиспеченного киевского князя Святополка Изяславича, неразумно выступившего против половцев и потерпевшего тяжелое поражение. Ссылка игумена Иоанна, схваченного и высланного за обличение Святополка, конечно, не связана прямо с негативным отношением к князю печерской летописи: трудно представить себе киевского властителя въедливо читающим манускрипт и вылавливающим любые проявления нелюбви к нему книжников. В роли высочайшего цензора Святополк выступал едва ли. Но несомненно, что печерский летописец, даже если им и не был лично настоятель Иоанн, не мог питать симпатии к киевскому князю. Между тем в «Повести временных лет», хотя в ней и выдвинут на первый план переяславский князь Владимир Мономах, прослеживается след совсем иного отношения к Святополку, стараниями которого был причислен к лику святых преподобный Феодосий. Под 6615 (1107) годом в летописи содержится весьма благожелательная характеристика этого князя. Завершив рассказ о победе русских князей во главе со Святополком над вторгшимися на Русь половцами, летописец замечает: «Святополк же пришел в Печерский монастырь на заутреню на Успенье святой Богородицы, и братия приветствовала его с радостью великою, говоря, что враги наши побеждены были молитвами святой Богородицы и святого отца нашего Феодосия. Таков ведь обычай был у Святополка: когда собирался на войну или куда-нибудь, то поклонялся гробу Феодосиеву и брал молитву у игумена, и тогда уже отправлялся в путь свой»[451]. Посещения Святополком Печерской обители упоминаются как регулярные, вошедшие в обычай. Из этого следует, что по крайней мере в нескольких предшествующих годовых статьях об этом князе рассказывалось больше и в более доброжелательном тоне, чем в сохранившемся тексте «Повести временных лет»[452].

Вставка в «Повесть временных лет» под 1097 годом Повести об ослеплении Василька Теребовльского свидетельствует, что в первоначальной редакции летописи о преступлении, совершенном Святополком и Давыдом, сообщалось иначе. Трудно представить себе, чтобы летописец оправдывал это злодеяние, но, по-видимому, он его как-то объяснял[453]. Примирение Печерской обители со Святополком и вероятное изменение отношения к нему в ее летописи не следует, впрочем, рисовать как превращение печерской историографии в своего рода агитационный и пропагандистский рупор власти. Летописание, тем более независимое, каким оно было в Печерском монастыре, не инструмент пиар-технологии, а книжники — не пиар-технологи. М. Д. Присёлков, продолжая и несколько утрируя подход А. А. Шахматова, писал об условиях, приведших к появлению Несторова труда: «В выступлении Ивана Святополк, вероятнее всего, усмотрел руку Мономаха, а не голос тех самых киевлян, на которых он так понадеялся. Недоразумение это скоро выяснилось, и Святополк приложил все усилия к тому, чтобы обеспечить себе расположение и голос Печерского монастыря, на что монастырь пошел, как увидим, весьма охотно, хотя политика Святополка в своей основе не изменилась. Но монастырь недешево продал свое перо»[454]. Такому подходу и этой характеристике можно противопоставить резонное возражение-напоминание Д. М. Буланина: «Главный, знаменитый тезис, импонировавший Шахматову как члену ЦК партии кадетов о том, что „рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы“, — не только не может быть доказан, но противоречит всему, что мы знаем о средневековой культуре»[455]. По его словам, «уязвимой стороной шахматовских построений является ‹…› произведенная с позиций человека модерна крайняя политизация средневековой жизни, провоцирующая на непрерывный поиск в изучаемом материале следов внутренней борьбы между представителями размножившего клана Рюриковичей»[456]. Допустимо признать эти высказывания излишне категоричными, летописание не чуждо ангажированности. Но преувеличивать эту ангажированность и значение мирских интересов не нужно.

Таким образом, мы нашли ответы на два вопроса: могло ли указание авторства Нестора в Хлебниковском списке «Повести временных лет» принадлежать нашему герою? Мог ли Нестор быть автором «Повести временных лет»? Ответ первый: могло. Ответ второй: мог. Но мочь, как