Тигр снегов - Тенцинг Норгей

– Не нойте, словно старые бабы, – отвечал я. – Все будет в порядке.

– Но даже если ты останешься цел, взойдешь на вершину и благополучно спустишься обратно – все равно в этом ничего нет хорошего. Ты только у нас хлеб отобьешь.

– Что вы такое говорите?!

– Если Эверест возьмут, не будет больше экспе­диций, не будет работы.

– Это вы сошли с ума, – сердился я. – Если возьмут Эверест, о Гималаях заговорят во всем мире. Тогда экспедиций и работы станет больше, чем когда-либо.

Потом я просто перестал с ними спорить.

С момента распределения и до самого конца мы с Хиллари составляли одну двойку. От нас не требо­вали тяжелой работы. Мы должны были беречь силы и заботиться о том, чтобы быть в наилучшей форме. Пока остальные прокладывали путь по склону Лхот­се, мы все время ходили туда и обратно между базо­вым лагерем и Западным цирком, перенося легкие грузы, тренируясь с кислородом и помогая молодым шерпам-новичкам преодолевать крутой ледопад. Сколько раз мы проделали этот путь, не знаю, но помню, что мы однажды прошли от базы до лагеря IV и обратно за один день; понятно, что это не уда­лось бы, если бы мы не шли быстро. Хиллари превос­ходный альпинист, обладает большой силой и вы­держкой; особенно хорошо он шел по снегу и льду, в чем много практиковался на Новой Зеландии. Как и положено людям дела, особенно англичанам, он мало говорил, но это не мешало ему быть хорошим и веселым товарищем. Шерпы любили его – он всегда был готов делиться своими продуктами и снаряже­нием. Сдается мне, что мы составляли довольно ко­мичную пару: Хиллари на целых двадцать сантимет­ров выше меня. Впрочем, это нам никогда не мешало. В совместных восхождениях мы отлично сработались, и из нас получилась сильная, надежная связка.

Расскажу об одном случае, показывающем, как мы работали вместе. Уже под вечер мы спускались, страхуя друг друга, по ледопаду из лагеря II в ла­герь I; Хиллари впереди, я за ним. Мы пробирались между высокими ледяными сераками[15], как вдруг снег под ногами Хиллари подался, и он провалился в трещину, крича: «Тенцинг! Тенцинг!» К счастью, ве­ревка, которой мы страховались, была натянута, и я не растерялся – всадил ледоруб в снег и упал плашмя рядом. Мне удалось остановить падение Хиллари – он пролетел всего около пяти метров, – а затем постепенно вытащить его наверх. Я протер дыру в рукавицах, поднимая своего напарника, одна­ко руки не пострадали. Хиллари тоже был невредим, если не считать небольших ссадин. «Шабаш, Тенцинг! Хорошо сделано!» – поблагодарил он меня. Когда мы вернулись в лагерь, он рассказал остальным, что «не будь Тенцинга, пришел бы мне конец сегодня». Это была высокая похвала, и я радовался тому, что смог его выручить. Вообще-то во всем этом не было ничего необычного. Без несчастных случаев в горах не обходится, и восходители должны быть всегда го­товы помочь друг другу.

На цирке мы разбили лагеря III, IV и V, поблизо­сти от тех мест, где годом раньше останавливались швейцарцы. Осенью 1952 года, спеша спуститься вниз, они оставили в лагере IV немало продоволь­ствия и снаряжения; порывшись немного в снегу, я обнаружил теперь оставленное. Надо сказать, что мы пользовались имуществом швейцарцев на протя­жении всего восхождения, начиная со штабелей дров у базы и кончая наполовину израсходованными кис­лородными баллонами у самой вершины.

Впрочем, у меня лично и без того было немало вещей, полученных в предыдущей экспедиции. Не­смотря на превосходное качество британского снаря­жения, я уже привык к швейцарскому и предпочитал его. Особенно мне нравились меховые сапоги – они так чудесно согревали ноги и были к тому же покры­ты водонепроницаемым брезентом в отличие от английской обуви – и швейцарская палатка, в которой я чувствовал себя почти как дома.

Пока мы с Хиллари тренировались на цирке и ле­допаде, другие участники прокладывали путь к Юж­ному седлу. Они шли в основном так же, как мы осенью, после гибели Мингма Дордже, по склону Лхотсе вверх, затем к верхушке Контрфорса женев­цев. Как и швейцарцы, англичане разбили на этом отрезке два лагеря. На это ушло около трех недель, и, конечно, чем выше, тем медленнее продвигался пе­редовой отряд. Кое-кого поразила горная болезнь; Майклу Уэстмекотту и Джорджу Бенду пришлось в конце концов спуститься вниз. Оба были отличные альпинисты, а Уэстмекотта я считал лучшим в экспе­диции по технике лазания. Интересно, что они были оба младшие среди англичан, а я часто замечал, что молодые люди, как бы сильны и ловки они ни были, обычно переносят высокогорное восхождение гораздо хуже, чем старшие, уже имеющие опыт работы на больших высотах.

Разумеется, не родился еще тот человек, который не испытывал бы никаких трудностей на такой горе, как Эверест. Человеку грозит истощение, обморажи­вание, ему не хватает воздуха. Головная боль, воспа­ление горла, потеря аппетита, бессонница… На боль­шой высоте англичанам, чтобы хоть немножко отдох­нуть, приходилось пользоваться снотворными пилю­лями. Мне было легче, чем большинству остальных, возможно благодаря моему знаменитому «третьему легкому». Конечно, я не мог взбежать бегом вверх по горе, однако и на этот раз, как это бывало раньше, я чувствовал себя по мере подъема все лучше и луч­ше. Все время что-нибудь делать, постоянно быть чем-нибудь занятым – вот в чем секрет моей невос­приимчивости к болезням и холоду. Проверять снаря­жение, следить за палатками, греть снеговую воду для питья… А если уж совсем нечего делать, то я сту­чу ногами и руками о камень или лед. Непрерывно двигаться, поддерживать циркуляцию крови, борясь с горной болезнью. Думаю, в этом одна из причин то­го, что у меня никогда не было головной боли и рвоты. И никогда я не принимал снотворных порошков. Если заболевало горло, то я полоскал его теплой водой с солью. На очень большой высоте всегда пропа­дает аппетит, приходится заставлять себя есть, зато из-за сухости разреженного воздуха часто мучит страшная жажда. Мой опыт говорит, что в таких случаях хуже всего есть снег или пить холодную сне­говую воду – от этого только сильнее пересыхает и воспаляется горло. Гораздо лучше чай, кофе или суп. Но еще больше понравился нам во время восхожде­ния 1953 года теплый раствор лимонада в порошке. В предвершинной части горы мы поглощали столько этого напитка, что я стал называть нашу экспедицию «лимонной».

Работа на склоне Лхотсе продвигалась успешно, и на пути к Южному седлу появились лагери VI и VII. Порой разыгрывалась буря, и приходилось при­останавливать восхождение; порой дела не ладились, и полковник Хант ругался на чистейшем хинди. В основном же все шло хорошо.

К 20 мая передовой отряд был уже готов высту­пить из лагеря VII на Южное седло. Отряд состоял из Уилфрида Нойса и шестнадцати шерпов, но утром 21 мая, когда им предстояло идти последний отрезок, те из нас, кто был внизу в цирке, увидели в бинокли только две фигуры. Мы угадали, что это сам Нойс и наиболее сильный из его шерпов Аннуллу. Но что же случилось с остальными?