Тигр снегов - Тенцинг Норгей

После ухода Пасанг Пхутара англичане и шерпы ладили гораздо лучше, однако по-прежнему случа­лись отдельные недоразумения. Одной из причин раз­доров было питание. Жаловались шерпы и на вес нош при тренировочных восхождениях: англичане уста­новили шестьдесят фунтов на человека, а шерпы го­ворили, что это чересчур много. Мне удалось добиться уменьшения грузов до пятидесяти фунтов. Наконец я и сам поспорил немного с англичанами; речь шла о заброске в горы лесоматериалов для сооружения мостов через трещины. Альпинисты привезли с собой из Англии легкую длинную металлическую лестницу, которая разбиралась по секциям, и считали, что этого достаточно. Я возразил: трещин будет много, очень много, мы потеряем немало времени, перетаскивая лестницу туда и обратно, а из бревен можно соору­дить постоянные переходы. Англичан больше всего беспокоило, что придется платить местным шерпам за переноску материалов. Но я настаивал на своем, и они согласились.

Собственно, с этих пор между англичанами и шер­пами не случалось почти никаких недоразумений, установились прекрасные отношения. Экспедиция бы­ла очень велика, и порядки в ней царили чуть ли не военные; конечно, многие наши люди предпочли бы более свободную атмосферу, поменьше формально­стей. Однако даже самые заядлые жалобщики долж­ны были признать, что все организовано очень хоро­шо. Хант – мы звали его полковник Сагиб – порой вел дело так, будто мы составляли воинское подраз­деление, но был всегда справедлив и внимателен. Майор Уайли, как я уже говорил, оказался превос­ходным начальником транспорта. Знакомясь ближе с остальными альпинистами, мы убеждались, что они тоже приветливые, симпатичные люди. И если я рас­сказал здесь о небольших осложнениях, то лишь с целью дать достоверный отчет о вопросах, которые всячески искажались впоследствии, а совсем не для того, чтобы упрекать наших добрых друзей и товари­щей по экспедиции. Не было человека счастливее меня, когда все недоразумения остались, наконец, по­зади. В качестве сирдара и восходителя я постоянно оказывался между двух огней и совсем не чувствовал себя приятно в таком положении.

В базовом лагере кипела работа: поступали и сор­тировались все новые грузы, кругом вырастали палат­ки. Лагерь напоминал целое поселение. Здесь собра­лось множество людей – не только непосредственные участники экспедиции, но и сотни местных шерпов, мужчин и женщин.

Почти сразу же начал подниматься вверх по ледо­паду отряд во главе с Хиллари. Я в это время рабо­тал в основном с майором Уайли, следил, чтобы бесперебойно шла заброска многотонного груза. За каж­дым участником экспедиции были закреплены строго определенные обязанности – одни прокладывали маршрут через ледопад, другие переносили снаряже­ние, третьи были заняты с кислородной аппаратурой, радиоаппаратами, медикаментами и т. д. В это время врачи проверили здоровье всех участников, и выясни­лось, к несчастью, что у одного из шерпов-ветеранов, Гьялтсена, шумы в сердце. Ему не разрешили идти выше. Таким образом наш отряд сократился на три человека, если считать Жокея и Анг Дава; правда, тут подоспел Дава Тхондуп. Выше базового лагеря должно было работать всего около сорока носильщи­ков; из них человек двадцать пять на участке от За­падного цирка и дальше.

Мы получали почту еженедельно; с ней приходили письма от Анг Ламу и моего друга Митры. Новости были невеселые: Митра созвал собрание, чтобы нала­дить сбор средств для моей семьи, но там было много разговоров и никакого толку, и теперь Анг Ламу бес­покоилась за будущее. «Деньги, деньги, – думал я.– От них не спасешься даже на вершине величайшей из гор». Но что я мог поделать? Ничего. Вместе с тем я не мог позволить домашним заботам отвлекать ме­ня. Это может показаться жестоким и эгоистичным, но я благодарен горам за то, что они помогают мне забывать обо всем остальном, о всяких житейских затруднениях, даже о семье и доме; я думаю лишь о предстоящем мне деле. В базовом лагере и во все последующие дни только одна мысль занимала ме­ня – Эверест, взять Эверест.

Думаю, что нет смысла вдаваться во все детали последовавших нескольких недель. Это уже сделано полковником Хантом в его прекрасной книге. Мы про­ложили маршрут по ледопаду – проложили заново, потому что лед постоянно смещается. Вдоль маршру­та выстроились вехи с флажками. Были вырублены ступени, укреплены веревки, через трещины перебро­шены лестницы и деревянные мостики, и потянулась нескончаемая цепочка шерпов-носильщиков – сна­чала в лагерь II на ледопаде, а затем в лагерь III у подножья цирка. Погода стояла обычная для сере­дины весны: с утра ясно, под вечер облачность и не­большой снег. Не было ни жестоких бурь, ни страш­ного ветра, ни морозов, которые мне пришлось испы­тать осенью. График был составлен так, что бригады чередовались на самой тяжелой работе и каждый из нас время от времени спускался из верхних лагерей вниз, не только до базы, но даже еще дальше по лед­нику до селения Лобудже. Здесь бил ключ, окружен­ный весенней зеленью; благодаря меньшей высоте люди могли быстрее восстанавливать силы. Мне ка­жется, успех экспедиции во многом объясняется тем, что было время для таких вещей. Швейцарцам, как вы помните, приходилось постоянно спешить.

Между тем полковник Хант разрабатывал план восхождения на верхнюю часть горы, и наступил день, когда он сообщил в базовом лагере о своих наметках. Еще до начала экспедиции мне обещали, что я буду включен в штурмовую группу, если позволит здо­ровье. Теперь я прошел врачебную проверку, и врачи объявили, что я здоровее любого другого. Таким об­разом, я получал возможность пойти на штурм, о чем так мечтал и молился. Для взятия вершины отобрали ещё троих: Эванса и Бурдиллона (первая связка) и Хиллари (мой партнер). Как именно мы должны бы­ли действовать, я объясню позднее. В случае неудачи наших двоек намечалось организовать третью; одна­ко это сулило немало трудностей, и все надеялись, что такой надобности не будет.

Я был счастлив, как только может быть счастлив человек, но далеко не все шерпы разделяли мой во­сторг. Вершина ничуть не влекла их к себе, и они не могли понять меня.

– Ты сошел с ума, ау Тенцинг, – говорили они мне. «Ау» значит «дядя»; так они стали звать меня в то время. Конечно, это звучало дружески и уважи­тельно, но заставляло меня чувствовать себя чуть ли не стариком. Они не уставали твердить: – Ты с ума сошел, ау Тенцинг. Ты погубишь себя, а как мы сможем потом смотреть в глаза ание (тете) Анг Ламу?

– Не нойте, словно старые бабы, – отвечал я. – Все будет в порядке.

– Но даже если ты останешься цел, взойдешь на вершину и благополучно спустишься обратно – все равно в этом ничего нет хорошего. Ты только у нас хлеб отобьешь.