Тигр снегов - Тенцинг Норгей

– Ну ладно! Бросьте шуметь из-за пустяков, – говорил я им. – Нас ждет гора!

И мы шли вверх-вниз, вверх-вниз через холмы, до­лины и реки. Несмотря на все неприятности, горы, как обычно, оказывали на меня воздействие – с каждым днем я чувствовал себя лучше. Вначале я побаивался, что совершил ошибку, согласившись идти, что болезнь слишком истощила меня. Теперь же я убедился, что со здоровьем все в порядке, и поблагодарил мысленно бога. Когда я думал об Эвересте и о предстоявших нам великих днях, жалобы товарищей казались мне кудахтаньем старых кур.

Мои собственные отношения с англичанами скла­дывались вполне удовлетворительно. Правда, они не носили непринужденного, товарищеского характера, как со швейцарцами. Я не делил палатку ни с кем из англичан, как это было с Ламбером, мы не шутили и не поддразнивали друг друга. Тем не менее полковник Хант был отличный человек и превосходный руководи­тель. Хиллари, с которым я уже тогда много общался, держался спокойно и дружелюбно, да и все остальные альпинисты относились ко мне внимательно и при­ветливо.

– Ну хорошо, они не такие, как швейцарцы, – говорил я моим недовольным товарищам-шерпам. – И почему бы им быть такими же? Это другой народ. Думайте побольше о горе и поменьше о своем мелком недовольстве, и все будет в порядке.

Мы пришли в Намче Базар 25 марта. Снова самый горячий прием, песни, пляски, потоки чанга. Снова мать и другие родные пришли из Тами повидаться со мной; встретившись с полковником Хантом, мать бла­гословила его и всю экспедицию. Вместе с тем, как и оставшаяся в Дарджилинге Анг Ламу, она считала, что я слишком часто подвергаю себя опасности на Эвересте, и умоляла меня быть осторожным.

– Не тревожься, ама ла, – отвечал я. – На этот раз мы, похоже, взойдем на вершину, и тогда мне больше незачем будет ходить туда.

Я всем сердцем надеялся, что это так и будет.

Из Намче мы направились к монастырю Тьянгбоче; он должен был служить нам своего рода времен­ной базой. Здесь произошло последнее и самое боль­шое осложнение организационного характера. И на этот раз все заварилось из-за одежды и снаряжения: раздавая их шерпам, англичане заявили, что большин­ство вещей выдается только для пользования при восхождении, с последующим возвратом, а не в пол­ную собственность. Это вызвало невиданную дотоле бурю возмущения. Во всех предыдущих экспедициях, в том числе и английских, вещи выдавались без ка­ких-либо условий, и большинство шерпов заявило те­перь, что если не будет соблюдаться старый порядок, они вовсе не пойдут. Полковник Хант объяснил свою точку зрения: он считал неправильным заранее дарить вещи так, ни за что ни про что; вернее будет оста­вить их шерпам потом, в качестве вознаграждения за хорошую работу. Но шерпам эта идея отнюдь не при­шлась по душе. Они считали одежду и снаряжение частью положенного им жалованья и отказывались продолжать путь, если не получат одежду именно на таких условиях.

Это был для меня самый тяжелый момент за всю экспедицию. Вместе с майором Уайли, который тоже всячески старался восстановить мир, я чувствовал себя словно зажатым в тиски. Каждая сторона счи­тала, что я действую на руку другой; шерпы намекали, что англичане нарочно платят мне большие деньги, чтобы я стоял за них. Порой я жалел, что я не ря­довой носильщик, а один раз сказал майору Уайли:

– Послушайте, я взял с собой швейцарское сна­ряжение и собираюсь пользоваться им: Отдайте мое английское снаряжение другим, может быть, они успо­коятся.

Разумеется, таким путем ничего нельзя было уладить. Споры и ругань продолжались, пока не был найден компромисс, на который пошли все шерпы, кроме двоих – Пасанга Пхутара (Жокея) и Анг Дава; оба ушли из экспедиции и направились домой. Пасанг (он был помощником сирдара) – способный и умный человек, и я жалел, что он уходит. Однако Пасанг вел себя как политик: он был зачинщиком почти всех не­довольств и осложнений; после ухода его и Анг Дава все остальные быстро успокоились. Я не боюсь при­знаться, что облегченно вздохнул, потому что всегда ненавижу брюзжание и столкновения по мелочам, когда идет речь о великом деле. Когда люди идут в горы, им следует забыть о кротовых бугорках. Кто идет на большое дело, должен обладать большой ду­шой.

Я проводил взглядом Жокея и Анг Дава, спускав­шихся по тропе к Намче Базару, потом обернулся и посмотрел на других шерпов. Они уже не стояли с оби­женным видом, а принялись за свою работу. Тогда я поглядел на то, что ждало нас впереди: горы, доли­ны, ледники, а надо всем, словно огромные башни, великие вершины Ама Даблам и Тавече, Нуптсе и Лхотсе. А вот позади них в облачке снежной пыли и Эверест, древняя Чомолунгма. Я позабыл все остальное; неприятности, споры, ругань потеряли ра­зом всякое значение. Во всем мире ничто больше не имело значения – только Эверест, борьба и мечта.

– Ну что ж, пошли на нее! – крикнул я.

И подумал: «Да, пошли на нее. Вверх по ней. Вверх – на этот раз, седьмой раз – до самой вер­шины».

Теперь или никогда…

17

В СЕДЬМОЙ РАЗ

Шерпы за работой, шерпы говорят между собой. Частью на родном языке, частью по-непальски, с при­месью английского…

– Готовы выступать?

– А ча – все в порядке.

– Только хусиер – будьте осторожны. Бара сапур – переход предстоит большой.

Выступаем в путь, вверх по леднику, по моренам.

– А ча?

– Нет, не а ча. Той йе! Черт побери! (Обязатель­но с энергичным плевком.) Укладка перекосилась!

– Каи чаи на. Ничего.

– Той йе! (Плевок.) Как так ничего! Мне нужно остановиться. Куче куче. Пожалуйста.

– Ап ке укам. Делай как знаешь. Постой-ка, я помогу тебе… Теперь а ча?

– А ча. Туджи чей. Спасибо.

– Тогда пошли. Только хусиер. Здесь круто.

– Слишком круто. Той йе!

Снова плевки. Снова карабкаемся вверх, снова ледники и морены – и, наконец, очередной лагерь.

– Шабаш! Хорошо поработали! Справились.

– За сегодняшнюю работу нам, собственно, при­читается бакшиш.

– Или хотя бы по пиале чанга.

– Был бы чанг, мы бы выпили за свое здоровье… Таши делаи! Будь здоров!

– Сам таши делаи! За всех нас!

– Шерпа синдабад! Да здравствуют шерпы!

Мы не пошли на Эверест сразу из Тьянгбоче. По плану полковника Ханта группа должна была снача­ла акклиматизироваться и практиковаться со сна­ряжением; для этого мы разбились на три отряда и выступили в горы поблизости. В одном отряде со мной были Хант, Лоу, Грегори и пять шерпов. В течение примерно недели мы тренировались, бази­руясь в лагере на высоте 5200 метров на леднике Нуптсе: совершали восхождения, вырубали ступени, проверяли кислородную аппаратуру и всесторонне готовили себя к настоящей работе. После этого мы вернулись в Тьянгбоче и вместе с другими отрядами стали прокладывать путь к леднику Кхумбу, к месту базового лагеря, который предполагалось разбить у подножья большого ледопада.