Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

Голова кружится, мне приходится опереться о столешницу.

– Так… вы договорились о чем-нибудь или как?

– Она сказала, что позвонит в полицию. И… в социальную службу. Если я не… отправлюсь вместе с Беккой домой к ее матери. – Он в раздражении буравит меня взглядом: – Врубаешься? Карола хочет отобрать у меня ребенка. Хочет, чтобы я оставил дочку с ее матерью, пока все не улажу. – Он зло жестикулирует, показывая пальцами кавычки: – Она желает, чтобы я все уладил.

Громкий крик разносится по всему пентхаусу, тяжело вздохнув, Дидрик выходит из комнаты. Я уже начала привыкать, младенцы орут, как только проснутся, просто без причины, пока они спят, в доме несколько часов царят мир и покой, и ты успеваешь почти забыть, что чья-то реальная жизнь вертится вокруг прожорливого, дергающегося, вопящего генератора потребностей – класс!

Он возвращается из своей комнаты с Беккой, крепко прижатой к груди, к здоровой стороне, где у него ничего не болит, и мне вдруг делается жаль его.

– Что мы… что я могу сделать?

– Если бы у нас только было… – Он качает головой: – Может, оно и к лучшему. Может, я просто эгоист, раз пытаюсь после всей этой чертовщины… – У него на глазах наворачиваются слезы, он смотрит вниз на комочек, который держит на руках. – Ей ведь еще надо на рентген, вообще-то… может, для нее было бы и лучше, если бы…

«О Дидрик».

– Но вы же собирались сегодня переехать к твоему другу?

Он не отвечает, уткнувшись лицом ей в затылок, почесывает новый укус.

– Дидрик?

– Короче, фиг с ним… Карола не знает, что я живу здесь, и так она не сможет…

– Погоди. Ты здесь живешь?

– Короче… я хочу сказать, что полиция, опека и хрен знает кто там еще не будут тратить время на поиски Бекки, если мы затаимся, так что лучше всего нам было бы… залечь ненадолго на дно.

Нижняя губа дрожит. Наверняка скоро опять раскашляется.

– Конечно, – быстро соглашаюсь я.

– А мое лекарство сможешь забрать в аптеке?

– Точно, – спохватываюсь я, словно забыла о нем. – Разумеется, бедняжка мой. Сейчас же за ним пойду.

Он обводит рукой комнату, пытаясь улыбнуться. Увлажнившиеся от слез глаза поблескивают, как окружающая нас нержавеющая сталь, отражая льющийся с террасы солнечный свет.

– По крайней мере, навел тут порядок.

* * *

– Алло? – В трубке незнакомый юношеский голос.

Солнце стоит высоко, и от асфальта исходит невыносимый жар. Я несколько часов простояла в очереди перед аптекой, туда впускают небольшое число посетителей за раз.

– Алло? Это Мелисса?

– Да? – отвечаю я. – Да, я, а это кто?

Я стою на парковке перед торговым центром, не знаю даже, где именно, водитель такси просто высадил меня здесь. Таксист-сомалиец явно был на нервяке, гнал по велодорожкам и тротуару, чтобы объехать пробки, сначала заломил двойную цену, потом тройную, затем у него сломался картридер, он захотел поехать к банкомату, чтобы я сняла деньги, но банкоматом тоже было не воспользоваться, тогда он спросил, нет ли на мне украшений, но я их все распродала, пока была на мели, вокруг такси начала собираться толпа, люди хотели поехать в центр, подальше от центра, куда угодно, они размахивали купюрами, стучали по стеклу, и в конце концов он просто высадил меня, набрал группку желающих добраться до аэропорта и был таков.

Метро больше не работает, там опасаются перебоев с электричеством. А на въездах в город транспортный коллапс, кругом выставлены пропускные пункты из-за потока эвакуирующихся с лесных пожаров, в одном из эмигрантских пригородов начали жечь автомобили и забрасывать камнями пожарные машины; полиция призывает всех оставаться дома и избегать даже коротких поездок, если того не требует крайняя необходимость.

– Это Андре, ну тот, что живет в квартире. Ты полила цветы?

Я в ступоре, какой еще Андре? Мужика, у которого я живу, зовут Андерс…

– Вы, видимо, ошиблись номером, – шиплю я и сбрасываю вызов, у меня нет сил ни с кем общаться.

Если верить информации в интернете, все аптеки в центре закрыты из-за опасений, что случаи мародерства участятся; аптеки первыми оказываются под ударом, ювелирные магазины и дизайнерские бутики еще вчера забаррикадировались, они к такому привыкли, их охрана уже на месте, а вот у аптек не разработаны протоколы на этот случай, полиции приходится тратить немало усилий на охрану презервативов и зубных щеток. Лишь несколько филиалов остаются открытыми, и все они находятся далеко за пределами центра города.

Мужчина передо мной похож на строителя, мешковатые шорты цвета хаки заляпаны краской, кеды затасканные и истертые, клетчатая рубашка вся измятая, он пялится на меня сквозь свои дешевые солнечные очки и время от времени отпускает комментарии типа «блин, сколько можно ждать» и «какая-то долбаная слаборазвитая страна».

В последний раз я выпила цитодон Дидрика двенадцать часов назад, головная боль начинает пульсировать, появилась испарина, меня лихорадит. Чувствую себя брошенной, жалкой и опустошенной, я больше не хочу в этом участвовать, не хочу это принимать, кажется, меня сейчас вырвет, я отхожу к одиноко стоящей магазинной тележке, отхаркиваюсь, сплевываю, стенаю, но все тщетно, колесики движутся, дребезжа на разбитом асфальте. Я медленно покачиваюсь вперед-назад, нависнув над скрипящей тележкой, и думаю, что это не моя жизнь, не моя настоящая жизнь, мне надо только добраться до конца этого дня, а мужик в шортах цвета хаки и дешевых очках все стоит, пялясь на меня, и скалится.

Проходит вечность, невыносимые минуты, полчаса, не меньше, наконец я перед кассой, протягиваю водительские права Дидрика и говорю, что он попросил меня купить ему еще цитодона, волосы у кассирши покрашены так неудачно – в жизни хуже не встречала: темные корни пожелтели, а отросшие пряди приобрели то ли зеленый то ли серый оттенок, она даже не поднимает глаз, вылупилась на экран и говорит:

– Я вижу, вы уже покупали лекарство вчера по тому же рецепту.

– Мы уезжаем, – отвечаю я, пытаясь выдавить улыбку. – За город. У нас домик на Даларё.

– Того количества, что вы купили вчера, хватит на неделю.

– Да, но как я уже сказала, мы уезжаем за город.

Тетка вздыхает:

– На Даларё тоже есть аптеки.

– Но мы поедем на лодке. У нас, знаете, такая модель «Петтерссон». Ему что, сидеть в лодке на воде и страдать от боли?

Вид у нее утомленный, уголки губ опущены и свисают на морщинистом дряблом лице, как концы старых гардин, парикмахера, который над ней потрудился, следовало бы отправить в Гуантанамо, но подозреваю, она просто решила сэкономить и покрасилась дома какой-нибудь дешевой дрянью.

– Государственное фармацевтическое управление