Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

Я киваю:

– Скоро.

– Тогда увидимся в постели.

Он касается моей щеки, по взгляду я вижу: он ищет меня, ищет возникшее чувство, близость; поразительно все-таки, как легко она появляется и исчезает, как быстро можно перейти от полного обнажения чувств, откровенности, раскованности к вот этому, внезапно он кажется немногим интереснее случайного мужика в чате.

– Книжный клуб, – произносит он с улыбкой. – Блин, это так по-взрослому. Из нас двоих ты взрослая, я всегда так считал. Ты взрослая и умная.

Я целую его ладонь.

– А ты моя приставучая сучка.

Он кивает и бережно гладит мой лоб, потом вместе с дочерью уходит обратно в спальню. Я наливаю себе еще красного вина, смотрю в телефон.

Сто девятнадцать тысяч лайков.

Проверяю счет. Цифры просто необъяснимые. Я ничего не понимаю.

Отпиваю глоток вина и проглатываю последние таблетки. Думаю про попку Бекки и эти ужасные укусы. Мне бы нужен план, стратегия, но кажется, все, будь то катастрофа или теракт, происходит не со мной и не здесь, куча хештегов в ленте, которые просто прокручиваешь, понимая, что происходит что-то великое, ужасное и важное, но ты в этом не участвуешь, ты тут, все это напоминает те нескончаемые дни, когда я не вылезала из кровати, сериалы крутились подряд один за другим и день перетекал в ночь за пределами моей маленькой квартирки, словно погруженной в пучину, в грот, в глубь, в гробницу.

Четверг, 28 августа

Сегодня она снова сидит и просит милостыню. Все та же грязная драная одежда, тот же хлам в тележке. Лицо девчушки в хиджабе оживляется, стоит ей заметить меня, она робко поднимает руку в знак приветствия. Я улыбаюсь и киваю ей, беззвучно произношу «привет». У мальчика что-то в руке, предмет испускает блики, а когда он подносит к губам продолговатую металлическую штуковину, я, повинуясь инстинкту, думаю: нож – и застываю на месте, но в тот же миг слышу пронзительные писклявые звуки. Губная гармошка. Она скользит у него между губами, он дышит через инструмент, пробует звуки на вкус. Его сестра – сестра же? – смотрит на меня и картинно воздевает глаза к небу. Брат. Хотела бы я тоже, чтобы у меня был брат.

В моей любимой кафешке почти совсем пусто, народ сидит по домам – ночью, судя по всему, было неспокойно, двадцать три человека то ли погибли после столкновений демонстрантов с полицией в одном из пригородов, то ли задержаны, как написано в заголовках – я их только пролистываю. На улицах пусто, как во время ковида, я и тогда не понимала этой истерии. Каждый день взаперти отнимает один день жизни. Подстройтесь уже или сделайте что-то конструктивное, только прекратите жаловаться, хватит прятаться, хватит разрушать друг другу жизнь. Мойте, блин, свои руки и цепляйтесь покрепче за свою жизнь, другой у вас не будет.

В тот раз я была злее. Потом впала в отчаяние. А теперь я просто устала.

Одинокий парень за барной стойкой принимает у меня заказ, я сажусь за свой любимый столик и рассеянно смотрю на экран.

Климат

Слово повисает на экране в полном одиночестве, за ним мигающий черный курсор и ослепительная зияющая пустота.

всегда менялся и всегда создавал хаос

Стереть.

кое для кого превратился в религию

Стереть.

это загадка, несмотря на все современные познания и развитые технологии, никто не в состоянии предсказать даже погоду на завтра, как же тогда можно предвидеть ее на сто лет вперед?

Стереть.

Мне приносят салат с маленькими зелеными листочками, несколькими ломтиками прошутто, свернутыми рулетиками, прискорбно мелкими кусочками авокадо и феты и половинкой засушенной пассифлоры. Я рассеянно тыкаю вилкой в листья салата. Авокадо еле накалывается, я подцепляю один кусочек и пробую, ничего похожего на вчерашний кремовый жирный вкус, вкуса нет как такового, кажется, что жуешь влажную холодную пластмассу. Что за хрень? Со вздохом отодвигаю тарелку.

плюет на нас, так почему бы нам не плюнуть в ответ

Стереть.

Смотрю на часы на экране ноутбука. Прошел час, скоро пора будет подниматься обратно к Дидрику и Бекке, она плохо спала этой ночью, все из-за укусов. Он спросил, не могу ли я присмотреть за ней, пока он сбегает, я ответила, что только схожу сначала за кофе.

Хочу, чтобы у меня рождались радостные мысли, умные мысли, хочу, чтобы креативность струилась, не имея преград, но в последний раз я принимала хоть что-то много часов назад, и теперь передо мной только пустой унылый экран, а еда на вкус полное дерьмо. Попрошайка за окном закончила кормить младенца грудью и положила его обратно в тележку, она медленно катает ее туда-сюда, как коляску, говорит что-то мальчику на своем языке – через окно почти не слышно, но что-то явно успокаивающее, – он встает и уходит со своей гармошкой, резкие звуки гаснут вдали.

«Я должна освободиться от всего этого, – пишу я. – Таблеток, Дидрика, всего. Я не могу так жить».

Мать отклоняется назад, сидя на черном мусорном мешке и сложенных одеялах, нежится на утреннем солнышке, повернув лицо к свету, может, просто ловит момент, может, понимает, что скоро придет осень, шведская зима, дождь, слякоть, снежная жижа, а может, ничего не понимает, может, и не хочет понимать, а просто живет, старается добраться до конца этого дня, проживая его час за часом.

Стереть.

* * *

Дидрик, когда злится, наводит порядок. Те несколько раз, когда мы ссорились, он обычно принимался заправлять гостиничную постель, собирать по комнате винные бокалы и упаковки от презервативов, скидывать грязные полотенца в ванной в угол под раковиной. Я успела забыть, а вот теперь вспомнила. Когда я уходила из дома сегодня утром, на кухне оставались стопки и бокалы с остатками водки и вина, а на террасе чайки галдели над очистками угря, которые мы забыли на столе. Бекка вопила в комнате, которую я все чаще теперь мысленно называю их частью квартиры, в нее входит большая гостиная, ванная и мастер-бедрум, я же отсиживаюсь в моем девичьем гроте и на кухне.

Но сейчас в доме тихо, а пол и нержавейка на кухне сияют, повсюду сильный запах чистящего средства и свежесваренного кофе, солнце светит с террасы, Дидрик включил через звуковую аппаратуру какую-то новостную программу; он резко вздрагивает, когда я вхожу, сейчас он сидит у барной стойки в своей слишком тесной футболке-поло, на шею накинуто белое махровое полотенце, разгневанный взгляд блуждает по комнате.

– …после экстренно созванного правительственного совещания министр юстиции сообщил, что все нарушители