Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

на сердце, это была самая отталкивающая и определенно наименее сексуальная сторона его натуры, поскольку на их месте вполне могла бы оказаться и моя мама – если бы не болезнь, она могла бы приехать в Стокгольм, и я бы с удовольствием пригласила ее в ресторан, где она бы сдобрила кетчупом свой пережаренный стейк-подошву, а потом смочила горло ромом с колой, если бы ей того захотелось.

Склонность к элитарности – вот худшая черта его характера. Это из той же серии, что его попытка как-то раз поиметь меня на заднем сиденье «убера», я тогда стала просить его остановиться, а он мне: «А чего?» – я в ответ: «Ну», затем указала на переднее сиденье, он посмотрел вверх и рассмеялся: «А чего, это же просто водила», а я почувствовала от этого не больше возбуждения, чем минтай глубокой заморозки, потому что на том месте вполне мог быть Витас, или мой дядя, или же я сама.

Но сейчас все по-другому. Уютно. Я сижу с компьютером за кухонным столом и пишу, Бекка висит у него на животе в этой переноске (которую он к тому же выскреб начисто в раковине) и выглядит настоящей милашкой, а он стоит у массивного кухонного островка в своей слишком тесной одежде и колдует над большим куском мраморной говядины, он нашел свежие пряности, которые выращивались в углу на террасе, и теперь вроде как втирает их в мясо, из бара в моем девичьем гроте он вытащил несколько бутылок какого-то особого американского красного вина, назвал его «отвал башки» и вот теперь стоит и насвистывает, вид у него довольный.

– Всего сутки назад мы мучились в адском поезде, а теперь мы у тебя дома, – говорит он, целуя Бекку в лобик, гладит ее свисающие ножки-сосисочки. Меня одаривает долгим любовным взглядом и отпивает вино. – Мелисса, серьезно. Спасибо. Ты не понимаешь, насколько замечательно очутиться здесь и дать себе передышку.

Завтра он переедет, как он сказал. Женушка – моя бывшая, как он ее называет, – позвонила в мое отсутствие, кажется, все уладилось там, в Даларне, и они попытаются добраться до Стокгольма. К тому же с ним связался его приятель Вильям и спросил, не хотят ли они с Беккой остановиться на несколько ночей у него, пока все не утрясется, и, хотя я ответила, что все хорошо, они могут оставаться сколько пожелают, он, похоже, ждет не дождется съехать отсюда, у него на завтра намечена встреча по работе, необходимо выработать стратегию, и, как можно догадаться, меня вообще не берут в расчет.

– Сегодня наш вечер, давай насладимся им, – говорит он. – Потом посмотрим, как будем дальше все налаживать. Кстати, ты забрала мои таблетки?

– Нет, черт, прости, забыла. Но я могу завтра сходить…

Он пожимает плечами:

– Да ну, хрен с ними. Все равно лучше воздерживаться от этого дерьма. Кароле их выписали после рождения Бекки, но она приняла всего несколько штук, а потом до смерти перепугалась и бросила.

– У нее были… боли?

– Да, из-за шва на матке после кесарева с Заком. Когда мы вернулись домой с Беккой, у нее начались сильные боли в районе старого рубца. Это было просто ужасно, в первую неделю мне пришлось полностью взять на себя Бекку.

Мой голос звучит отстраненно, словно с другой планеты:

– Что ей назначили?

– Оксикодон, кажется, так это называется. Тяжелая дрянь, с таким шутки плохи.

– Она их смыла в унитаз?

Он мотает головой:

– Выкидывать лекарства опасно для окружающей среды. Их нужно сдавать обратно в аптеку. Но мне кажется, она их просто кинула в один из ящиков.

Я сижу за компьютером и пишу, пока он готовит, повязка царапает клавиатуру, рука немного побаливает, но не настолько, чтобы это досаждало. Мне в голову приходит одна идея, я пробую сделать фотку сбоку, непросто управляться левой рукой, но после нескольких попыток у меня получается чудесная фотография моей правой с зафиксированным запястьем, светящийся экран с текстом хорошо виден, но сам текст размыт и не читается. Красивые ноготки цвета бордо отлично смотрятся рядом с тарелкой черничного йогурта.

АПДЕЙТ: «Приятный вечер с добрыми друзьями на рынке превратился в кошмар, когда банда так называемых друзей климата постановила, что я им Враг.

Результат на фото. Со мной все ОК, и я не позволю ненависти взять верх. Но все же я в еще большей степени убедилась в том, что пророки Судного дня никогда не смогут спасти человечество. Теперь мы с моим бедным сломанным запястьем продолжаем писать – не думайте, что меня могут остановить какие-то подонки и террористы! HERE I COME![73] И не забывайте, что йогурт полезен для желудка и нервов! Теперь его можно заказать прямо к себе домой через #zerofatmilk и получить 10 % скидки, просто нажмите на АКЦИЮ и впишите MELLIMILK»! #выберирадость #zerofatmilk

Я выкладываю фотографию запястья и рядом с ней кадры, которые сделала во время нападения того полуголого пухляка с дредами у колбасного прилавка, раздумываю, не размыть ли ему лицо, но эффект будет сильнее, если показать вопящую физиономию, застывший мутный взгляд, лоб, блестящий от пота, уголки губ под усами с чуть ли не пеной вокруг них. На заднем плане хаос, транспаранты, охранники, люди бегут или ползут, выглядит все так, будто началась война.

И потом сердечко, радостный эмодзи, кулаки, бутылки шампанского, солнышки и номер, по которому мне можно скинуть денег.

Выкладываю.

– Лапушка моя, это же очень недурно!

Я отрываю взгляд от телефона. Дидрик держит в руке бутылку шампанского и с широкой улыбкой рассматривает этикетку. Он впервые назвал меня лапушкой.

– Даже не знал, что ты настолько разбираешься в шампанском. В наши дни такое редко удается отыскать.

– Ты же всегда приходил ко мне с шампанским. Я подумала, что, пожалуй, теперь моя очередь.

Он отводит глаза, кажется, воспоминания его растревожили.

– Я был… я не знал точно, что я тогда творил. Знал только, что должен тебя заполучить. Получать тебя раз за разом.

– Кажется, с тех пор прошла целая жизнь, – тихо говорю я.

– Ну, не так уж давно это было…

– В марте две тысячи двадцатого, Дидрик.

Он смотрит на меня, и на лбу у него появляется морщина. В ней могут уместиться четверть десятилетия, температурный рекорд и теракты, жертвы, утонувшие в Средиземном море, в нее влезут государственные перевороты, правительственные кризисы и пандемии, туда поместится мой уход и выгорание, а еще депрессия, руководящая работа, свежеиспеченные круассаны, ребенок, висящий у него на пузе, и цитодон в моем кармане.

– Черт, – спохватывается он, поморщившись. – Вот же черт.

– Что такое?

– Соус.

Он быстро поворачивается к холодильнику.

– Не можем