Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

к нашему привычному занятию, которому часто предавались в нашем начале, – ролевой игре, где он озлобленный борец за экологию, а я жесткая, холодная и неприступная звездная адвокатесса, которую наняло правительство, нефтяной холдинг или компания, занимающаяся атомной энергетикой, мы заперты в конференц-зале какого-нибудь небоскреба, у нас при себе только бутылка газированной воды и две мандаринки. И мы по очереди предаемся грязным фантазиям о том, что стали бы делать в этой комнате; прерывать друг друга и заговаривать о чем-то другом нельзя, так же как и уходить в сторону эмоций или практических деталей, таковы правила – только чистый, неразбавленный секс. Начинает он, потом я, потом снова он, это порнотеннис, мяч летает через сетку под все более замысловатыми углами, фантазия фонтанирует, пульсирует в такт крови, и никому нельзя сбавлять обороты, это тоже правило, я гляжу прямо ему в глаза, пока он неспешно рассказывает, что сделал бы с моим телом и как, потом приходит моя очередь, и его глаза заволакивает от похоти, подушка на стуле подо мной промокла, голос хрипнет, наслаждение граничит с омерзением, вызванным картинами, которые я с дрожью описываю, но едва ли способна сама представить, как бы все это могло выглядеть, а еще меньше, как бы пахло, ощущалось и каким было бы на вкус.

Наконец фонтан иссякает, оба мы тяжело дышим, каждый со своей стороны стола, на тарелках только полоски кожи и мелкие косточки, в летней ночи повисла вонь жирной рыбы.

– Черт возьми, любимая, – вырывается у него стоном. – Черт, как же я по тебе скучал.

– Мне нравится, – отзываюсь я с улыбкой.

– Тебе нравится?

– Я про угря. Обалденно вкусно.

Дидрик сокрушенно трясет головой и угрюмо замечает:

– Он на грани полного истребления.

– Точно. – Я хохочу, водка пощипывает язык. – Порнофантазии и последний в мире угорь, чтоб его. Лучше некуда.

Стейк получился именно таким, как он задумывал, говорит Дидрик, – поверхность мяса чуть пережаренная и хрустящая, а внутри оно нежно-розовое у краев и сочащееся кровью в середине. Я думаю о том, как же редко мы на самом деле ощущаем вкус мяса, гораздо чаще тон задают соль, перец, чеснок или же кетчуп, а само мясо идет как бы довеском, но здесь специи только снаружи, и, вонзив зубы в кусок, я чувствую лишь вкус зверя, мышцы, плоти, жизненные соки стекают по моему горлу, я пещерная женщина, думаю я, урча от удовольствия, голодный зверь, я жую гладкие ткани, перемалываю их зубами, вкус чуть кисловатый, пресный, мясо такое нежное, что тает во рту.

– Давай выпьем, любимая. – Дидрик осушает свой бокал вина. Потом встает и огибает стол, чтобы наполнить мой бокал, но чуть спотыкается и, схватившись со смехом за край стола, опускается передо мной на колени. – Чего бы ты хотела, Мелли? – с детской торжественностью вопрошает он. – Если бы могла пожелать. Чего бы ты хотела больше всего на свете?

Я щурюсь, пытаюсь сфокусировать на нем взгляд, но он слишком близко и его лицо расплывается.

– Тебя, – отвечаю я с улыбкой.

Он берет мою руку, целует, берет в рот и обсасывает мизинец, за ним средний палец, его мягкие губы, сжатые кольцом, доходят до самых костяшек, низ живота отзывается легким покалыванием.

– Еще, – шепчет он. – Пожелай еще. Меня ты уже имеешь.

– Ладно, тебя… – я прыскаю со смеха, это еще одна из наших игр, теперь я вспомнила, – …и неделю на Барбадосе. Пятизвездочный отель, у нас просторная терраса с видом на море, мы скрыты от чужих глаз, сидим там, смотрим на закат, смотрим, как небо переливается красным, розовым и лиловым, и ты начинаешь лизать мне ногу, и…

– Мелли, – воркует Дидрик, его язык делает вращательные движения вокруг моего большого пальца.

– Мы заказываем коктейли в стаканах с маленькими зонтиками и… и девушка, которая их приносит на подносе, это очень красивая темнокожая девушка, высокая, мускулистая, совсем темная, почти иссиня-черная, у нее большие красивые красные губы и белые зубы, она расстраивается, не получив от нас чаевых, и спрашивает, неужели нам не понравился сервис в отеле, а ты отвечаешь, что нет, все замечательно, просто у нас нет наличных, а она говорит, что ей очень нужны деньги, потому что она собирается… открыть бар на пляже, а потом видит, как ты на нее смотришь, и интересуется, не могла бы она сделать для нас что-то еще, потому что ей, честное слово…

– Нет, Мелли, – говорит он и отстраняется от моей руки. – Я хочу знать. По-настоящему.

– Что знать?

Он смотрит вверх на меня:

– Чего бы ты хотела?

Я зажмуриваюсь и делаю попытку. Мысль скачет, как шарик в пинболе, в таком, как в старых американских фильмах. Ночь благоухает ароматами, снизу раздаются звуки улицы. Музыка из квартиры этажом ниже. Плач ребенка.

Чтобы мама поправилась.

Чтобы папа вернулся.

Квартиру, необязательно такую, как эта, но свою собственную, четыре комнаты с балконом, помещением для стирки и отдельной гардеробной.

Денег, чтобы я могла уехать путешествовать хотя бы на год.

Все так уныло. Так обыденно.

– Книжный клуб, – говорю я наконец и открываю глаза.

Его нет. Я оглядываю темную террасу, но здесь только я и стол с грязными тарелками, пустыми бокалами и бутылками и трепещущим одиноким светом керосиновых ламп.

Облизанные им пальцы мокрые и холодные, я обтираю их об джинсы.

Дни пустоты. Встать, попытаться заняться спортом дома, все те же старые извечные сериалы и подкасты. Прибраться и выкинуть хлам за Витасом. Потупить в телефон, уже почти не воспринимая новости о количестве смертельных случаев, мутациях, второй волне, третьей волне, кошмар, который все не кончается, вакцина все не появляется и не появляется, на коврике у входной двери растет груда требований об оплате квитанций. Знать, что Дидрик сидит в полной безопасности у себя в коттедже, с женой и детьми, получает то же щедрое вознаграждение, работая удаленно из дома в удобных трениках. Изредка болтать по телефону с Дейзи, единственной, кто поддерживал тогда связь со мной, она звонила без четверти три, пока отсчитывала минуты, когда сможет отметиться перед уходом с работы, «раскурю-ка я эти табельные часы», – повторяла она, смеясь своей же шутке, а потом спрашивала, не пора ли мне переехать домой, вместо того чтобы бездельничать, сидя в одиночестве в Стокгольме.

Принять душ, а может, и ванну, сделать маникюр, прихорошиться не для чего, просто ради приятного ощущения. Возможно, выложить какую-нибудь фотку, просто чтобы собрать лайков и почувствовать, что все еще живу. Крупный план губ, когда я их крашу. Кончики пальцев ног выглядывают из пены в ванне. Фото в зеркале, когда я стоя