Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

точно знаю, своя ванная, ноги ватные, я уже так близко. Забегаю в комнату: двухспальная кровать, текстильные обои, с обеих сторон от кровати по ночному столику светлого дерева, дверь, точечные светильники на потолке дают мягкий приятный свет, сверкающая белая сантехника, сияющий хром, от лавины впечатлений у меня начинает кружиться голова, я встаю на колени перед выкрашенным в белый цвет шкафчиком и вытаскиваю из него ящики. Зубные щетки, бритвенные станки. Выдвигаю очередной ящик – прокладки и ватные подушечки, следующий – какая-то косметика, масла и кремы от загара; вот же черт, роюсь в полупустом несессере, вот маникюрные ножницы, электробритва, куда, блин, она запрятала мои таблетки?

Или тут есть другие спальни? Другая мастер-ванная, или как она там называется? Здесь нет подгузников, Бекке ведь нужны подгузники, а здесь даже пеленального столика нет, лекарства наверняка должны быть там же, где они переодевают Бекку, и я стремглав несусь вниз по лестнице, в другую ванную: душевая кабинка, маленький шкафчик, но и тут никаких подгузников.

В прихожей на полу стоит сумочка, марка незнакомая, но выглядит дорого, я дергаю молнию, вываливаю содержимое на пол: ключи, пластиковые карты, и – ЙЕС! – вот она, маленькая белая коробочка; я смотрю на нее, щурюсь, пытаясь прочитать мелкий шрифт, что-то про аллергию, имя ПЕША ХОРОВИЦ и масса цифр… Я смотрю на одну из карточек, там это же иностранное имя, ничего не понимаю, это вообще тот дом?

А потом я содрогаюсь от неприятной мысли, это похоже на внезапное ощущение мерзкого привкуса во рту: женушка ведь не живет здесь сейчас, Дидрик говорил, они сдали дом, а когда люди сдают свой дом, они убирают все личные вещи, никаких семейных фото на стенах, никакого нижнего белья в ящиках, а в спальне никаких интимных штучек типа вибратора, подгузников и морфина; я просматриваю чьи-то чужие пожитки, не принадлежащие женушке, боже, ну я и дура, они ведь, разумеется, заперли все свои вещи в одной из комнат! Я начинаю дергать двери, чтобы понять, которая из них закрыта на замок, бегаю по комнатам, проверяю дверцы платяных шкафов, кухонных шкафчиков, шкаф со всяким барахлом для уборки, спускаюсь обратно в гараж и ищу, что там может быть заперто, где-то же они припрятали свое добро, я его найду, надо только хорошенько подумать, надо только собраться; я пытаюсь думать, но мозг словно заклинило, как когда блюешь в раковину и она засоряется, пытаешься смыть водой, но ничего не получается, и тебе приходится руками выгребать кусочки пищи и копаться пальцами в жиже; сама не понимаю, откуда взялся такой отвратительный образ, я в раковину не блевала со времен школьной дискотеки, мне тогда было четырнадцать.

Внезапно я вновь оказываюсь посреди спальни, валюсь на кровать, скрючиваюсь и принимаю позу зародыша, зажмуриваюсь и прокручиваю в голове воспоминания. Долгие ланчи с вином. Переписка. Секс.

В животе все сжимается, кажется, меня сейчас снова вырвет.

Секс.

Он приносил с собой разные штучки для секса.

Мы лежим голые в постели. Сейчас мы будем трахаться. Он достает смазку и ароматизированные презервативы.

«Ты каждый раз новые покупаешь?»

Он смущенно улыбается:

«Нет, у меня в кабинете есть шкаф для документов, она туда никогда не заглядывает».

Я ракетой взлетаю с двухспальной кровати, кабинет, кажется, в самом конце коридора, наверное, я его пропустила, чуть не падаю, запнувшись о раскиданные предметы из сумочки, дергаю дверь, гостевая спальня, рабочий стол и экран компьютера, большой металлический шкаф серого цвета, на него налеплена розовая клейкая бумажка со словом «ЛИЧНОЕ», я всхлипываю от радости и тяну ручку шкафа.

Папки.

Несколько полок с папками, педантично подписанными: «ДЕКЛАРАЦИИ», «СТРАХОВКИ», «СПРАВКИ», «ПЕНСИЯ», – несколько пластиковых папок, пара старых телефонов, я скидываю все на пол, кричу «нет-нет-нет», на всякий случай открываю папки, выдергиваю из них бумаги, квитанции, банковские документы, справки о здоровье, старые удостоверения личности, у него тут вся жизнь разложена по полочкам серого шкафа, я шарю рукой в пустом шкафу, должна же быть маленькая коробочка, или блистер, или просто одна-единственная таблеточка оксика, которая вытащит меня отсюда.

Ничего.

А, нет. Кое-что есть.

Полиэтиленовый пакет, зажат позади полок. Его почти невозможно разглядеть, хотя заслонявших его папок нет на месте, виднеется только кончик белесого полиэтилена, я тереблю его пальцами, отлепляю тонкий, легко рвущийся материал, это обыкновенный магазинный пакет, я вытаскиваю его на свет и вываливаю все на пол перед собой.

«О Дидрик».

Пол-упаковки презервативов со вкусом лакрицы.

Толстые стопки листов формата А4, он распечатал нашу переписку, все письма, а сделанные мной фотографии распечатал в цвете.

Гостиничные квитанции и счета из ресторанов.

Мыло из номера отеля.

Пробки от шампанского.

Кусочек туалетной бумаги, который я поцеловала накрашенными губами.

Программа конференции, на которой мы встретились. «Не стыдись того, что ты человек – встреча-вдохновение с Мелиссой Станнервик», рядом с этим пунктом его пометка шариковой ручкой: «ВРЯД ЛИ?»

Моя визитка, боже, зачем я вообще заказала себе визитки, это все мама ругала меня: у всех важных людей есть визитки.

Моя вязаная розовая шапка, я ее носила всю ту зиму, думала, что потеряла, мысль о том, что он сидел у этого унылого шкафа и нюхал запах моих волос, кажется слишком уж жалкой, чтобы додумать ее до конца.

И наконец, маленький глянцевый листок, чувствую его гладкость под пальцами, сначала думаю, что это одно из тех фото на паспорт, которые обычно делают в автоматах, но мы никогда не снимались вместе, или какое-то фото, снятое на «Полароид», но ничего подобного я тоже не припомню.

«Нет.

Дидрик, умоляю тебя, только не это.

Мы же обещали друг другу».

Черно-белый квадратик фотографии. Серая тень. Большой темный пузырь и белая полоска внутри него.

Я открываю рот, чтобы выпустить плач или крик, не знаю, что за безумный звук просится наружу, но из меня ничего не выходит, я просто таращусь на снимок, странные циферки по краю, серое, темное, белое нечто, она говорила, что это сердце.

«Мы же обещали друг другу, что забудем».

Вероломство так велико, боль настолько необъятна, что сердце начинает неистово колотиться, меня накрывает паническая атака, нужно бежать отсюда, нужно выбраться, мне нужно… я встаю и выскакиваю из комнаты, скорее на кухню, обыскиваю шкафы, бутылка с чем-то прозрачным, пусть вольется в меня, в горле горит, но я заставляю себя глотать, пусть течет, не думай, не думай, еще несколько глотков, и я отбрасываю бутылку, иду к дивану, сворачиваюсь калачиком среди подушек и пледов.

«Ты забрал у меня снимки, чтобы выбросить, еще даже не зародыш, просто эмбрион, сказала акушерка, всего два