Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов

чего не обходится ни одно «уважающее себя правительство». И пришел я после жарких, но бесполезных дискуссий с «кассетными людьми», а точнее – криков, ссор с ними, обид, наконец к выводу о том, что дискутировать надо только с теми, кто равный тебе по информированности, по знанию предмета. А с остальными надо или не затрагивать подобные темы, или, мило улыбаясь, выслушивать их суждения, вынутые из «кассеты». Ну хватит об этом, вернемся к нашему жизнеописанию.

В академии были созданы идеальные условия для научного познания, для научного творчества. Но подробнее, как я этим воспользовался, – ниже. А сейчас хочется кратко повспоминать удивительный, в чем-то загадочно-сказочный образ моей жизни в течение трех лет учебы. В чем же и почему был он таким?

Представьте себе молодых людей, многие годы занятых напряженной, ответственной, в чем-то даже опасной работой в центральных средствах массовой информации. Работа порою на износ сил, нервов. Вспомним хотя бы, о чем уже писал: чего стоило мне каждый день выпускать в центральный эфир телевидения передачи общим объемом в две газеты «Комсомольская правда», мои выговоры, мои вопли «Дайте в туалет сходить!». Подобными делами занимались и мои товарищи в аспирантской группе. Было нас восемь человек. Довольно большое количество в рамках академии. Но это же был первый набор на только что созданную кафедру «Средства массовой информации»! В группе были главный редактор «Комсомольской правды» Казахстана, ответственный работник большой «Правды», руководитель программной редакции Центрального телевидения, замглавного редактора всесоюзной «Комсомольской правды», ответственный работник международного журнала «Проблемы мира и социализма», руководители агентств ТАСС по Юго-Восточной Азии и в Англии. Отличные ребята! Вернее, семь ребят и одна девушка – Нина Егорова, но котировалась она в группе не как красивая женщина, а как член нашей компании. Это была своеобразная компания. Нельзя сказать, что мы стали верными друзьями, но все три года учебы в аспирантуре почти не расставались.

Встретились мы 1 сентября 1969 года. Пришли, как послушные первоклашки, в академию учиться. А нам сказали: «Вы что пришли? Что, у вас каждый день, что ли, занятия будут? Вот приходите 3 сентября на общее собрание первокурсников, там вам всё и расскажут». Ну раз пришли – не расходиться же. И пошли мы все вместе в Дом журналиста, благо у всех туда пропуска были. Тем, кто не знает Домжур советского периода, коротко расскажу об этом поистине уникальном месте. Расположен он в самом центре Москвы, на Никитском (в прошлом – Суворовском) бульваре. Историческое здание. В самом начале советской власти в нем обосновался Дом печати – позднее названный Домом журналиста, или, как его называли сами журналисты, Домжур.

Практически все известные писатели, поэты, множество великих деятелей искусства побывали в нем. И произведения свои читали, и на вечерах были. Но чаще всего заходили в его ресторан и пивной бар. Ресторан отменный был. Какой бифштекс там подавали! Повар, выходя в зал, любил повторять: «Его не зубами, его губами есть надо!» Но ресторан – дело дорогое, не для всех. В основном ходили в полуподвал, где располагался знаменитый пивной бар. Знаменит он был тем, что все стены его были исписаны эпиграммами, стихами, высказываниями известнейших деятелей культуры: Мейерхольд, Есенин, Светлов, Евтушенко… Всех не перечислишь. И еще там подавали к пиву воблу, копчености, сухарики. Но главное притяжение Домжура было его особое положение в системе «государственного надзора» над творческой интеллигенцией в советские времена.

Власть понимала, что нельзя только строго контролировать творческих людей, надо давать им и какую-то отдушину. Такой отдушиной и были творческие дома артистов, архитекторов, журналистов. Вход в них был только по документам членов соответствующего союза. В моем случае – Союза журналистов СССР. С собой я мог пригласить только одного гостя. И ни в коем случае – иностранца! Им туда категорически вход был запрещен. Дело в том, что в этих Домах создавалась атмосфера раскованности, почти свободы. Напивались, болтали, не очень следя за высказываниями. И не страдая впоследствии от этого. Видимо, такая была установка от соответствующих органов. Поэтому и не пускали туда иностранцев. Кстати, была традиция в любом случае не вызывать милицию. Напивался кто-то до чертиков – заказывали такси, бедолагу грузили и отвозили домой за счет заведения.

Ходит в Домжуре то ли легенда, то ли рассказ о реальном случае. Одно весьма короткое время директором Домжура был отставной адмирал. Он часто стоял в вестибюле в своей парадной форме, следил за порядком. Известный ныне режиссер Марк Розовский в сильном подпитии принял его за метрдотеля и громко попросил вызвать такси. «Я адмирал!» – возмутился тот. «Ну тогда – катер», – невозмутимо ответил Марк.

И еще одна пикантная особенность. В Домжур не принято было ходить с женами, и поэтому, когда знакомые представляли своих дам, они просто называли их имена. В общем, вольная и разноцветная была жизнь в этом благословенном доме.

Вот в такой Домжур и отправилась наша аспирантская компания, благо все были членами Союза журналистов. И провели мы в пивном подвале этого славного дома значительную часть нашей учебы в академии. Собирались и в квартире Нины Егоровой, поскольку жила она одна со своим сыном. В основном мы пили пиво, хотя Нина довольно часто угощала нас дорогими, экзотическими для нашего времени напитками: виски, ромом… Значительно позднее мы узнали, что это был настоянный на особых травках какой-то особо чистый самогон, который гнал ее деревенский родственник.

И вот что интересно. Встречались часто, пили мало, каких-либо девушек для удовольствия не было, да и вообще никогда не было кого-либо из посторонних. Только наша академическая аспирантская группа, только разговоры. Обо всем, о себе, обо всех… Нас нельзя было назвать компанией друзей, но всё свободное время проводили вместе. А потом окончили аспирантуру, защитили свои диссертации – и расстались. Расстались сразу и полностью. Не только не собирались и не перезванивались, но как-то сразу забыли друг о друге. Что это было, как бы это назвали социальные психологи – не знаю. Вот такая, повторю, странно-загадочная история нашей «бытовой» жизни в академии. И все-таки главным в ней была учеба.

Из всех моих многочисленных учебных заведений, в которых я учился, больше всего мне дала учеба в академии. Нам сильно повезло. Не прошло и года, как кафедру «Средства массовой информации», на которую мы поступали, преобразовали в кафедру «Теория и практика идеологической работы». И это была не просто смена названий. Правящая партия понимала, что требуется серьезный научный подход к воспитанию масс. Одними лозунгами, одними утверждениями о гениальности теории марксизма-ленинизма не обойтись. Общее просвещение людей, и рискну сказать, общее их просветление, расширение кругозора, знакомство