Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов

с разнообразными теориями общественного развития, с практикой различных государственных структур и т. д. требовало подготовки широко образованных, эрудированных идеологов. Такими нас и делали. И видимо, не безуспешно, если из стен академии вышли многие лидеры различных политических убеждений – либерал Ю. Афанасьев и коммунист Г. Зюганов, националист Кравчук – первый президент «незалежной» Украины – и «правильный патриот» Н. Назарбаев… Дело не в том, что эти люди разделяли разные политические доктрины. Дело в том, что академия давала возможность познать эти доктрины. Помню наши серьезные диспуты на семинарах крупных философов, социологов. Более трех часов длилась дискуссия в переполненном актовом зале с почти «диссидентом от социологии» в то время Ю. Левадой. Подробно разбиралась (правда, в присутствии представительных людей из КГБ) и запрещенная в стране работа А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Да много чего было, но, конечно же, главное – работа над диссертацией.

Тему диссертации я выбирал недолго. Почти пять лет творческой журналистской работы на молодежную аудиторию, почти пять лет до этого руководил крупной молодежной организацией, опубликовал в центральной прессе десятки публицистических и научных статей по проблемам молодежи – все это не прошло даром. Глубоко убежден в том, что проблема молодежного сознания – вещь чрезвычайно интересная и всегда актуальная. Я считаю, что к этой теме у меня в жизни счастливо сошлись два момента: моя реальная и разнообразная работа с молодыми людьми и мое желание заняться наукой, мое стремление к научной деятельности. Научным руководителем диссертации стал крупный ученый, философ Александр Константинович Уледов, работавший в то время профессором МГУ имени Ломоносова. В самой академии не нашлось специалиста по моей теме, а Александр Константинович глубоко занимался проблемами сознания, был автором книги, ставшей почти классикой в своей сфере, «Структура общественного сознания». Вот так тщательно подбирали в академии научных руководителей к аспирантам: нет своих работников – приглашай «первоисточники» со стороны!

Надо сказать, что я не особо досаждал Александру Константиновичу. Встречался я с ним два-три раза в год. Приходил с написанной частью диссертации, он делал замечания, обговаривали мы с ним дальнейший план работы, и через некоторое время я приносил уже готовый текст. Недаром во время празднования защиты моей диссертации он сказал, что из всех его предыдущих учеников я лучший его аспирант. Я гордо встрепенулся, но он разъяснил: «Лучший потому, что не надоедал мне, мало времени отнимал».

Об отношении в академии к своим аспирантам говорит и еще один весьма характерный факт, также связанный с моей диссертацией. Так получилось, что в процессе работы над ней я все больше и больше уходил в прикладную социологию. Общих слов о том, какая у нас в Союзе прекрасная молодежь, как она любит Родину, свою работу, какие высокие у нее нравственные нормы и т. д. и т. п., мне было недостаточно и, главное, неубедительно, и конечно уж, никакими аргументами в науке они быть не могли. Было важно знать достоверные данные о мировоззрении молодых людей, об их помыслах, их отношении к жизни, к работе, к семье, к товарищам… Это могли дать только строгие научно обоснованные данные социологических исследований. В стране в это время, хотя и очень редко, проводились подобные исследования. Пожалуй, первыми книгами по социологии молодежи, которые в то время были изданы и которые я не просто прочитал, но, что называется, проштудировал от корки до корки, были работы С. Иконниковой, В. Лисовского, И. Кона (знаковые имена для всех, кто хотя бы краешком затрагивал проблемы молодежи). Но в книгах этих был анализ уже прошедшего времени, а мне надо было исследовать целый ряд проблем, которые еще не были изучены. Тут-то мой научный руководитель и сказал мне: «Здесь я тебе ничем помочь не могу – социология не мой конек». Помогла мне академия. Вновь повторю, в ней были созданы все условия для того, чтобы качественно готовить людей, как сказал всесильный тогда М. Суслов в своем выступлении на реорганизации академии, «…для высшего эшелона власти». Правда, мой остроумный коллега – профессор Кейзеров Николай Миронович, в силу возраста несколько глуховатый и поэтому громко говоривший, добавил с места чуть ли не на весь зал: «Но для этого надо, чтобы из эшелона кто-то выходил». Высшая элита в это время «сходила с поезда» власти только в гроб.

Мы не особенно зацикливались на том, чтобы протиснуться поближе к власти. Главным на тот период у нас (я имею в виду нашу аспирантскую группу) было написать диссертацию и защититься. И вот академия решила послать меня в Польшу (тогда она называлась Польская Народная Республика) – поучиться и собрать материал для своей научной работы. Понятно, почему в Польшу: она же, как известно, – родина прикладной социологии. Именно там вышла книга Флориана Знанецкого «Польские крестьяне в Европе и Америке», основанная на социологическом контент-анализе писем польских эмигрантов. Книга эта считается первой работой в сфере прикладной социологии. Польша и во времена своего пребывания в социалистическом лагере славилась своей сильной социологической школой, широко известными и уважаемыми социологами. Достаточно назвать такие фамилии, как Я. Щепаньский, З. Бауман, Е. Вятр, М. Оссовская, А. Ясиньска-Канья, В. Веселовский и др. Как много говорят эти имена для всех, кто серьезно занимается социологией, философией, общественными отношениями! Великой радостью своей жизни и гордостью считаю то, что со многими из них я познакомился в Польше, с некоторыми подружился, писал совместно работы.

Но в серый сентябрьский день 1970 года на перрон центрального варшавского вокзала вышел аспирант второго года обучения, который не только не знал этих ученых, но не знал и польского языка и, честно говоря, был плохо подготовлен к социологической работе. Только относительно длительная учеба в Варшаве, позднее десятки поездок туда, совместные работы с ведущими социологами, участие в различных известных конференциях, симпозиумах, врожденная страсть к самообразованию, счастье иметь на родине авторитетных учителей в науке и многое другое сделали меня социологом. И все же, хотя это и несколько условно, но в силу первородства я считал себя социологом польской школы социологии. Позволю в связи с этим процитировать слова из вступления к одной из своих работ, тем более что работа эта крайне ценна и почетна для меня.

В 2002 году в Польше отмечалось 70-летие известного социолога, профессора Варшавского университета Александры Ясиньской-Канья. Институт социологии Польской академии наук к этой дате подготовил и выпустил специальный том «Культура. Личность. Политика», посвященный А. Ясиньской. В этом акте официальной польской социологии (и шире – польской науки) было много необычного и даже загадочного для меня в реалиях современной политики польского государства.

Во-первых, сама фигура Александры Ясиньской – весьма неоднозначной для нынешнего польского руководства (подробнее об