Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов

Во-вторых, солидность, академичность издания данного тома – более 500 страниц! И главное – опубликовать свои работы в нем были приглашены наиболее известные, крупные ученые-социологи, философы ведущих стран мира. Причем, что интересно, статьи публиковались в сборнике без перевода, на языке оригинала, только с краткой аннотацией на английском об авторе и о теме его работы.

В-третьих, вот в этих-то условиях я – российский социолог (!), да еще не самого высшего ранга – получил официальное приглашение от директора Института социологии ПАН Владимира Веселовского стать одним из авторов данного тома! Кроме меня в этот сборник из России был приглашен еще только В. Ядов, который к тому времени уже почти два года как был освобожден от должности директора Института социологии Российской академии наук. (Если задуматься, то объяснения всему этому все-таки есть. Я какое-то время учился в Варшаве, был лично знаком со многими польскими социологами, а с Александрой (Олей) Ясиньской стали верными друзьями на всю жизнь, был позднее принят в члены очень авторитетной ассоциации польских социологов.)

Приведу несколько вступительных строк из опубликованной в этом польском томе моей статьи «Нравственные коллизии современного российского общества в контексте коренных социальных перемен. Социологический анализ»:

«Я с полным основанием считаю себя учеником польской школы социологии. Это обусловливается и тем, что в 70-е годы я стажировался в Центре исследований общественного мнения при польском радио и телевидении (ОВОР) в Варшаве, и тем, что многие материалы польских социологов легли в основу моей кандидатской диссертации, и большим влиянием, которое оказало на меня личное общение со многими польскими социологами. Особенно много дали мне незабвенный Альбин Канья и Александра Ясиньска. Я горжусь дружбой с этими людьми.

А. Ясиньска – выдающийся ученый и чудесный человек – вдохновила меня на исследование проблем духовно-нравственного состояния общества… расширила мой кругозор, вводила меня в мир большой науки. До сих пор она является для меня самым строгим и справедливым судьей моих социологических изысканий…»

Вернемся теперь к прозе и поэзии моей учебы и жизни в Варшаве. Официально я был направлен стажером в Высшую партийную школу ПОРП (Польская объединенная рабочая партия – правящая партия в стране, аналог нашей КПСС). Располагалась она на одной из центральных улиц Варшавы – аллее Уяздовского – в красивом старинном здании. Сейчас в нем канцелярия премьер-министра Польши. Прихожу к ректору. Энергичный, остроумный человек, великолепно говоривший на русском языке.

– Ты не у нас в школе будешь собирать материалы, у нас-то социология паршиво представлена. Направим тебя в Центр исследований общественного мнения при польском радио и телевидении (ОБОП), там сильные социологи. И прикрепим к Институту (факультету) социологии Варшавского университета и Институту социологии Польской академии наук. Так что все ведущие социологи страны доступны будут.

– Ну я же польского языка не знаю.

– Это не страшно. Во-первых, многие (если не все) наши ведущие социологи хорошо говорят по-русски. Во-вторых, я подскажу тебе, как относительно быстро язык выучить. Познакомься с симпатичной полькой, которая не знает русского языка, и не расставайся с ней ни днем, ни ночью. Особенно ночью. Быстро заговоришь! Потом я распоряжусь, чтобы тебе в номер поставили телевизор. Смотри наши новости, там половина слов тебе сразу понятна будет.

Так с этими напутствиями я и стал осваивать польскую социологию (исключая ночную полячку!). Поселили меня в общежитии Высшей партийной школы, которое располагалось на углу улиц Бельведерской и Гагарина (сейчас улице Гагарина возвратили старое название – Парковая).

Бельведерская улица, которая стала моей главной дорогой и в центр, и на учебу, и к друзьям, и просто для прогулок, – улица особая, суперзначимая. На ней стоит Президентский дворец. Недалеко от него – личные апартаменты самого президента. На другой стороне улицы – громада зданий посольства СССР. Тихо, спокойно, невидимая, но подкожно ощущаемая охрана. Друг мой, крупный врач и большой затейник В. Шток, писал на конверте своих писем мне «Аполлону Бельведерскому». Окна моей комнаты в общежитии выходили в старинный знаменитый варшавский парк Лозенки. Я часто в нем гулял.

Стипендию мне школа положила относительно неплохую, но я старался экономить: надо же было купить подарки жене и дочери. Скучал я по ним страшно! В своих шатаниях по варшавским магазинам нашел я чудесное детское пальто: небесно-голубого цвета какая-то мягкая, почти замшевая ткань, отороченные белым мехом подол, рукава, воротник. Волшебная Снегурочка! Повесил я его в шкаф и, когда совсем уж изнывал от тоски, открывал его и представлял себе, как прекрасно будет выглядеть в нем дочурка. Забегу вперед и скажу о ее реакции на пальто.

– Я его носить не буду!

– Почему, Оленька?

– Стыдно: все смотреть будут.

Вот так наглядно было продемонстрировано, как меняет время реакцию женщин: то, к чему они стремятся во взрослые годы, смущает их в детстве. А сколько мучений доставила мне покупка для жены модных тогда сапог с высокими голенищами! Жена просила, чтобы сапоги были цветные. Я раз за разом обходил все магазины Варшавы, но не было цветных сапог. Не знал я, что мода уже сменилась и во «втором Париже» (так с гордостью поляки называли свою столицу) продавались только черные.

Вообще я заставал Варшаву в самых разных ее «материальных состояниях». Когда приехал в 1970 году – в магазинах полно товаров, много относительно дешевых ресторанов. Все это значительно отличалось в лучшую сторону от Москвы того времени. Помню, как поразилась моя жена, когда зашла в магазин Kurczak («курица») и увидела, что там отдельно продаются куриные крылышки, бедра, грудки! У нас продавались только целые куры. Когда же приехал в Варшаву где-то в середине восьмидесятых, был буквально раздавлен пустыми прилавками магазинов, на которых длинными рядами стоял только один «продукт» – бутылки уксуса. В это время Оля Ясиньска прилетела погостить к нам в Москву, походила по магазинам, полным товарами, и вдруг с тревогой горит: «Мне что-то страшно стало. Ты знаешь, у нас такое же изобилие было перед тем, как все исчезло». Как в воду глядела! Конец восьмидесятых – и у нас пустые полки в магазинах, на которых, правда, не бутылки с уксусом стояли, а десятками метров лежали отполированные коровьи ребра. И третье «материальное состояние» Варшавы – это постсоветская Польша. Ну, здесь все проще, как и во всей Европе: все есть, и все относительно российских зарплат дороговато.

Но пока в 1970 году в Варшаве я кайфовал. Жил один в просторном номере с маленьким альковом. В нем – столик, электрическая плитка, посуда на полке. Утром, как правило, жарил яичницу, пил что-нибудь молочное. Обедать не так уж часто (дороговато для аспиранта!) шел в центр. Там, не