Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

ты, Антоша, случаем, не обижаешься на мою критику?

— Не-ет, — с плохо скрытой обидой ответил Рубибей. — Не обижаюсь.

— То-то! На критику грех обижаться. Партия учит нас уважать критику. А ты теперь, можно сказать, почти партийный, понял?..

22

В начале мая награжденные партизаны были приглашены в Москву.

Потапов и Туманов приехали на станцию за несколько минут до прибытия поезда.

Партизаны Зеленой Балки были уже в сборе. Секретарь райкома подошел к Арсею.

— Кого вместо себя оставил? — спросил он после обмена приветствиями.

— Шорина Петра Степаныча, — ответил Арсей. — Члена правления колхоза.

— Шорина?.. Это кто ж такой? Постой, постой… Кузнец?

— Кузнец.

— Помню. Малоразговорчивый, хмурый…

— И очень старательный, — добавил Арсей. — А главное — люди его уважают.

Потапов посмотрел вокруг.

— А где Недочет?

Арсей показал в полутемный угол. Потапов увидел там Недочета. Старик дремал, сидя на табуретке за жестяным баком с водой.

— Пускай отдохнет, — сказал Потапов, улыбнувшись. — А Ульяна где?.. Ага, вижу… Что-то она похудела. И вид какой-то грустный. Как ее дела, между прочим?

Арсей насторожился.

— Какие дела?

— С мужем она не живет, что ли, с Куторгой?

«Уже знает, — подумал Арсей. — Не иначе Куторга что-нибудь накляузничал».

— Кажется, ушла от него, — сказал Арсей. — Но в точности не знаю. Не интересуюсь такими делами.

Потапов сощурил глаза.

— Напрасно, — сказал он твердо.

— Что напрасно? — не понял Арсей.

— Напрасно не интересуешься такими делами.

Потапов хотел сказать еще что-то, но к ним подошли Денис и Антон. Трактористы поздравили Потапова с награждением, он их тоже. Потом они заговорили о севе, о работе тракторной бригады, о строительстве колхозных домов и общественных построек.

Издалека донесся приглушенный свисток паровоза. В зале ожидания поднялась суматоха. Пассажиры, толкаясь и переругиваясь, высыпали на перрон.

— Письмо, конечно, везете? — спросил Арсея Потапов.

— Да, Сергей Ильич.

— У кого оно?

— У Недочета. Не знаем вот, куда сдаются такие письма?

— Приедем — узнаем, — сказал Потапов. — Смотрите только, как бы чего не случилось, — потеряете.

— Ну, на Недочета можно положиться — скорее потеряет свою голову, чем это письмо.

Поезд, громыхая и фыркая, подошел к станции.

Пробираясь через тамбур, Арсей видел впереди себя Ульяну, а за ней — Недочета. Денис и Антон сели в соседний вагон.

Недочет, зажатый в проходе, обернулся и поймал взгляд Арсея.

— Все сели? — крикнул он и, увидев утвердительный кивок Арсея, успокоился. «Мать честная! — подумал он. — И куда только люди едут?..»

Поезд дрогнул и плавно отошел от станции. На перроне одиноко стоял дежурный.

Пассажиры постепенно рассаживались, и в вагоне становилось свободнее. Недочет настойчиво протискивался в середину вагона. Там он остановился, вытер рукавом пот со лба. Потом, прищурившись, стал осматривать пассажиров. Взгляд его остановился на худенькой беловолосой девушке, занимавшей среднюю полку. Девушка лежала, положив руку под голову. Встретившись с глазами Недочета, она покраснела.

— Хотите, дедушка, я уступлю вам место? — обратилась она к нему.

Недочет по-старинному поклонился.

— Спасибо, касатка! Дай бог тебе хорошего жениха!

Девушка рассмеялась и проворно спрыгнула на пол.

— У меня он уже есть! Такой, что лучше и не надо.

— Воюет?

— Воевал, а теперь в академии учится.

Поезд шел быстро. Колеса постукивали на стыках рельсов. Вагон скрипел, плавно покачиваясь. Недочет положил на полку сумку.

— И хорошо воевал? — ласково спросил он девушку.

— Неплохо. Двадцать пять «Мессершмиттов» и «Юнкерсов» сбил.

— Ого! — с восхищением воскликнул Недочет. — Небось, Красную Звезду дали?

Девушка присела на краешек лавки, рядом с женщиной в синем берете, и все тем же задорным тоном ответила:

— Дали, дедушка, две звезды дали! И Красную и Золотую.

Недочет взобрался на полку, снял сапоги, положил сумку под голову.

— Герой, значит? А где учится-то? — продолжал он расспрашивать девушку.

— В Москве.

— А ты к нему едешь?

— К нему. Свидание в Москве назначили…

Девушка снова рассмеялась. Ее смех разбудил пассажиров. Они заговорили о войне, которая близилась к концу, о Москве, где чуть ли не каждый день гремели салюты в честь доблестной Красной Армий.

Недочет расчесал гребенкой бороду и закрыл глаза.

«Ишь, дьявол, как трясет… будто верхом на старой кобыле едешь…» — думал он, погружаясь в дремоту.

Арсей и Ульяна устроились в конце вагона. День прошел в разговорах с пассажирами, в дремотном нудном томлении. Вечером, после какой-то узловой станции, на которой сошло много пассажиров, Арсей и Ульяна вышли в тамбур.

— Ты что такая? — спросил Арсей, которому хотелось откровенно поговорить с Ульяной.

— Какая — такая?

— Ну, как сказать… Грустная… недовольная… похудела. Что с тобой?

Ульяна ответила не сразу. Она посмотрела в открытую дверь — на темную в сумерках, необозримую степь, расстилавшуюся до горизонта.

— Думаю… — сказала она, не отрывая взгляда от простора полей. — Все думаю…

— О чем же ты думаешь?

Ульяна опять помолчала. Арсей посмотрел ей в лицо, стараясь прочитать ее мысли.

— О чем же ты думаешь? — снова спросил он, так и не дождавшись ответа. — Можно узнать?

Ульяна вскинула на него большие темные глаза, и Арсей увидел в них тревожный огонек.

— Беспокоюсь, — сказала Ульяна. — Вдруг не сдержу слово, которое дала товарищу Сталину?

— Что-о? — Арсей схватил Ульяну за руки, сжал их. — Что ты