Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

1961 г. епископ Алексий назначается заместителем владыки Никодима на посту главы ОВЦС. «Отдел ставил задачу расширения межцерковных контактов, потому что это был очень сильный аргумент в пользу выживания Церкви в то нелёгкое время, – вспоминал Святейший Патриарх Алексий II в 1999 г. – Мы развивали не только миротворческое служение Русской Православной Церкви, но и межрелигиозное сотрудничество, контакты с инославием. Расширение межцерковных контактов помогло сохранить веру в СССР, особенно в период хрущёвских гонений» [234] .

Пост заместителя Председателя ОВЦС помог владыке Алексию приостановить гонения на Церковь в Эстонской епархии, о чём он поведал в одном из интервью.

– 1961 г. вы стали епископом. В советское время епископское служение являлось достаточно тяжёлым. Какие проблемы должен был решать в эту эпоху правящий епископ Эстонской епархии?

– Я сразу же столкнулся с проблемой: в первую же неделю моего служения мне было сказано, что 1 октября Пюхтицкий Свято-Успенский монастырь должен был быть передан под дом отдыха шахтёров. Мне был представлен список 36 храмов в основном эстонских православных приходов, которые были названы нерентабельными и подлежали закрытию. Стоило трудов убедить власти Эстонии, что я не могу начинать епископское служение с закрытия Пюхтицкого монастыря, единственного в Эстонии, поскольку Псково-Печерский монастырь к этому времени уже входил в состав Псковской епархии. Мне говорили: «Решение принято до вас». Но если бы это свершилось при мне, я нёс бы ответственность в полной мере. Тогда мне надо было бы уйти. Но удалось убедить отодвинуть закрытие. В конце апреля 1962 г. я привёз в Пюхтицкий монастырь делегацию Евангелической Церкви ГДР – 18 человек. Условия у нас тогда были весьма скромные, но в газете «Нойе Цайт» появились фотографии Пюхтицкого монастыря и очень хорошее описание приёма и посещения. Потом я привёз делегацию Протестантской федерации Франции, делегацию Национального Совета Церквей Христа в США, и таким образом вопрос о закрытии монастыря отпал.

То же самое было и с приходами. Я сказал, что не могу начинать с их закрытия. Некоторые приходы в дальнейшем умирали естественным образом. Там уже не оставалось православных верующих. Многие я поддерживал искусственно или из епархиальных, или из своих средств, давая деньги на то, чтобы оплатить налог за строение, за землю и страховку в надежде, что, может быть, увеличится население, будут построены новые предприятия, которые иногда возводились на окраинах Советского Союза, возникнут новые рабочие места. Поэтому административными методами приходы в мою бытность не закрывали.

Я понимал всю трудность епископского служения. Священник отвечает только за свой приход, епископ же – за всю епархию и духовенство. Причём в случае Эстонии духовенство двунациональное! Я поддерживал старое поколение эстонского духовенства, сегодня, к сожалению, почти полностью ушедшее в мир иной. Оно жило в тяжёлых условиях, но главное – у него не было морального удовлетворения, когда оно совершало службу Божию при пустых храмах. Я объяснял русским, что у них есть моральное удовлетворение – люди. А у эстонцев – пустые храмы. Тогда в быт эстонских священников вошла поговорка: «Сам служу, сам пою, сам кадило подаю». Некоторые эстонские священники работали кочегарами, работали в совхозах. И почти всех, ещё до достижения ими пенсионного возраста, я обеспечивал пенсиями из Московского Патриархата – тогда пенсии духовенству выплачивала Церковь. Тем самым эти люди не были связаны с необходимостью работать в светских учреждениях, для того чтобы прокормить себя и семью. Многие из них обслуживали по три-четыре прихода. Но, повторяю, в основном это были не приходы, а храмы.

– Была ли у властей сознательная политика уничтожать именно эстонские приходы?

– Нет. Всё-таки в Эстонии не было такого разгрома Православия, как в Советском Союзе до войны или в хрущёвский период. Мне удавалось убедить эстонские власти в нецелесообразности такой политики. Скажем, в 1962 г., когда я только похоронил отца, сразу после отъезда делегации из ГДР уполномоченный предложил мне выбрать новый кафедральный собор в Таллине, поскольку молодёжь якобы хочет устроить в соборе Александра Невского планетарий, как в Риге. Я ответил, что об этом мы поговорим, когда приеду в следующий раз на Троицу. Меж тем я описал на основании разных источников трагическую судьбу Александро-Невского собора, который хотели взорвать в 1924 г., и собирали деньги среди населения, даже среди школьников, на перестройку русского православного собора, увенчанного традиционными куполами в форме луковиц, в Пантеон эстонской самостоятельности (в оккупационное время собор был закрыт и открылся только в 1945 г.). Мне удалось убедить власти в Москве и Таллине, что закрытие собора будет повторением той истории. Когда же я встретился на Троицу с уполномоченным и предложил поговорить о соборе, то он ответил: «Мало ли что хочет молодёжь, не будем же мы идти у неё на поводу!» В Эстонии власти можно было убедить не делать опрометчивых шагов. Например, было решение райисполкома об отчуждении от Пюхтицкого монастыря и сносе Сергиевского храма. Мне пришлось напомнить, что там похоронен много сделавший для Православия в Эстонии губернатор, считавший, что эстонский народ можно сроднить с Россией через общность религии. За что мы будем разрушать его усыпальницу? Удалось убедить – храм преподобного Сергия и летняя резиденция губернатора остались, а затем храм даже был взят в монастырскую ограду [235] .

… В 1964 г. владыка Алексий возводится в сан архиепископа и назначается управляющим делами Московской Патриархии со статусом постоянного члена Священного Синода. Ещё через год назначается председателем Учебного комитета. С 1963 по 1979 г. архиепископ Алексий является также членом комиссии Священного Синода Русской Православной Церкви по вопросам христианского единства и межцерковных сношений. В 1968 г. он был возведён в сан митрополита…

Профессор-протоиерей Ливерий Воронов

Членом Отдела был профессор-протоиерей Ливерий Воронов, отсидевший десять лет в Норильске «ни за что»: во время войны был в оккупации и, будучи священником Псковской миссии, не партизанил и не пускал поезда под откос. А значит – «немецкий прихвостень». Но были и другие времена, о которых о. Ливерий вспоминал в лагерном бараке.

«Правда», 30 сентября 1939 г.

Перед отъездом из Москвы министр иностранных дел Германии г. фон Риббентроп сделал сотруднику ТАСС следующее заявление:

1. Германо-советская дружба теперь установлена окончательно.

2. Обе стороны никогда не допустят вмешательства третьих держав в восточно-европейские вопросы.

3. Оба государства желают, чтобы мир был восстановлен и чтобы Англия и Франция прекратили абсолютно бессмысленную и бесперспективную борьбу против Германии.

4. Если, однако, в этих странах возьмут верх поджигатели войны, то Германия и