Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

народного комиссара иностранных дел тов. В.М. Молотова на заседании Верховного Совета Союза ССР 31 октября 1939 г. «… Надо указать на такой факт, как военный разгром Польши и распад Польского государства. Правящие круги Польши не мало кичились "прочностью" своего государства и "мощью" своей армии. Однако оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем – Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора… Война между Германией и Польшей закончилась быстро, ввиду полного банкротства польских руководителей. Польше, как известно, не помогли ни английские, ни французские гарантии. До сих пор, собственно, так и неизвестно, что это были за «гарантии«». (Общий смех) [221] .

Солидарен с Молотовым был и генерал-губернатор созданного национал-социалистами польского «генерал-губернаторства» Франк. Он провозгласил: «Отныне политическая роль польского народа закончена. Он объявляется рабочей силой, больше ничем… Мы добьёмся того, что бы стёрлось навеки самое понятие Польша. Никогда уже не возродится Речь Посполитая или какое-либо иное польское государство».

Вот советские фильмы тех же лет: «Ветер с Востока» 1940 г. (сценарий Ванды Василевской, режиссёр – Абрам Роом) и знаменитый »Богдан Хмельницкий« 1941 г., поставленный Игорем Савченко. Сегодня, при просмотре «Богдана Хмельницкого», поставленного с поистине голливудским размахом, возникает вопрос: что за странность: вбухивать огромные деньги в дорогую постановку, показывающую коварство иезуитов, жестокость польских панов, запорожцев, горящих на столбах, – и всё это накануне войны с Германией?

Но эта жажда вдруг обличать шляхетских панов XVI века, ни с того ни с сего взявшаяся, станет более понятна после просмотра «Ветра с Востока». Снятый на современном ему материале, этот фильм не скрывает своей цели – объяснить ввод советских войск в Польшу в 1939 г. Тут всё, как в польских фильмах о русских в 30-е годы, только наоборот. Не русский учитель кичится историей, а злобная графиня – великой польской культурой. Не польские гимназисты жаждут учиться на родном языке, а украинские крестьяне – на украинском… И подводящие «базис» титры: «Польское правительство ввергло народ в губительную войну. 1 сентября 1939 г. война началась».

Кинематограф в виде оружия массового поражения, доходчиво и наглядно формирующий образ врага. Недаром «вечно живой» изрёк: «Из всех видов искусств для нас важнейшим является кино». Это большая сила, и советская пропаганда пользовалась ею умело. Недаром министр пропаганды Йозеф Геббельс советовал учиться этому именно у русских.

Немецкие корабли, готовившиеся к захвату Норвегии, бункеровались топливом в Мурманске.

Посол Шуленбург – в МИД Германии (9 апреля 1940 г.): «Молотов заявил, что советское правительство понимает, что Германия была вынуждена прибегнуть к таким мерам… В заключение Молотов сказал: «Мы желаем Германии полной победы в её оборонительных мероприятиях»» [222] .

А вскоре после немецкой оккупации Норвегии из Москвы в Берлин ушла шифровка.

МИД Германии – послу Шуленбургу (5 сентября 1940 г.): «Наш военный флот намерен отказаться от предоставленной ему базы на Мурманском побережье, так как в настоящее время ему достаточно базы в Норвегии. Пожалуйста, уведомите об этом решении русских и от имени Имперского правительства выразите им благодарность за неоценимую помощь. В дополнение к официальной ноте главнокомандующий флотом (адмирал Редер. – Прим. авт.) намерен выразить свою признательность в личном письме главнокомандующему советским флотом (нарком ВМФ СССР Н.Г. Кузнецов.– Прим. авт.)» [223] .

7 ноября 1938 г. на советские экраны вышел фильм Сергея Эйзенштейна «Александр Невский». Однако вскоре режиссёр взялся за работу прямо противоположную «Невскому». Молотов подписал в Берлине пакт о ненападении с Риббентропом, и на какое-то время «Невского» перестали показывать. Эйзенштейн согласился поставить «Валькирии» – любимую оперу Гитлера, музыкальный символ утверждаемого национал-социализмом национального духа. Лишь бы дали работать, а трактовать тевтонцев как «псов» или «рыцарей» Эйзенштейну было безразлично. Он сказал, что Вагнер воплощает «творческую волю народа» и пора «приблизить к нам эпос германских народов».

В Германии почтовые открытки изображали Гитлера в образе Зигфрида, величественно парящего в воздухе и разящего врагов. Для Гитлера и нацистских идеологов Вагнер был истинным героем. Его музыкальное и литературное творчество представлялось им наиболее выразительным проявлением велико-германского национального духа. Гитлер считал Вагнера своим духовным учителем: «На каждом этапе моей жизни я возвращался к Вагнеру» [224] .

Кинорежиссёр Г. Рошаль вспоминал, что это был «вагнеровский парад тевтонских героев в то время, как всё более реальной была война с фашистской Германией», «торжественный парадный спектакль в фарватере советско-германских дипломатических отношений». На сей раз Эйзенштейну не повезло: спектакль, премьера которого состоялась 21 ноября 1940 г., прошёл всего несколько раз – близилась война, и на экраны опять вышел «Александр Невский» [225] .

Неужели советские люди всё тогда понимали? Не всё, но многое. «Москва предвоенного времени» – говорилось как само собой разумеющееся, до начала Второй мировой войны. Поэт Павел Коган, выполняя социальный заказ, «пророчествовал»:

Во имя войны 45-го года,

Во имя солдатской породы,

Во имя принявших твердь и вод

Смерть, холод, бессонницу и бои…

«Солдатской породы» он заменил после на «чекистской», так сейчас и начинается, но первый вариант был точнее [226] .

После нападения Гитлера на Советский Союз Белоруссия оказалась «под немцем», и Виталий Боровой стал делопроизводителем Минской духовной консистории. (Как тут не вспомнить рассказ о человеке из Закарпатья, чьи документы регистрировали после смерти: «Родился в Румынии, учился в Венгрии, женился в Чехословакии, работал в Польше, умер в Советском Союзе». «Повезло человеку, – позавидовал кто-то, – всю жизнь путешествовал!» «Да он ни разу не выезжал из родной деревни», – сказали ему в ответ.)

Осенью 1944 г. оккупационные власти намеревались депортировать его в Германию, но во время остановки поезда в Гродно Виталий с женой тайно покинули вагон и добрались до Минска. Вскоре Виталий был рукоположен во иерея, служил в Гомеле, а в 1945–1946 гг. возглавлял организацию богословских курсов в Жировицком монастыре (впоследствии – Минская духовная семинария; ныне – Минская духовная академия). В 1953 г. о. Виталий закончил экстерном Ленинградскую духовную академию – на два года раньше о. Никодима. В 1954 г. он был назначен преподавателем истории Древней Церкви, и, возможно, пути о. Виталия и о. Никодима пересеклись уже в то время.

О. Виталий стал сотрудником ОВЦС ещё при митрополите Николае (Ярушевиче) (с 5 июня 1959 г.), а при владыке Никодиме он вырос до заместителя председателя Отдела (с 28 августа 1960 по 15 февраля 1961 г.). С марта 1962