Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

Будучи в эмиграции, Казем-бек выдвинул девиз: «Советы без коммунистов!» Казем-Бек завязал связи с Кириллом Владимировичем и добился у него «апробации». Затем он завязал отношения с Муссолини, сподобился у него аудиенции и определённых денежных субсидий. Ему наконец удалось заинтересовать своим планом советское полпредство (посольство) в Париже, с которым поддерживалась негласная связь и от которого (как можно догадываться) также получаются определённые денежные средства. Наконец, благодаря талантливой пропаганде ему удаётся привлечь к этому делу многих русских молодых эмигрантов, которые основывают полувоенную организацию типа гитлеровских штурмовиков, носят особую форму, по-военному салютуют Казем-Беку на собраниях и встречают его криками: «Глава!» (по образцу «Heil Hitler!»).

В тридцатые годы это движение угасло, война заставила вообще забыть о русских эмигрантских движениях двадцатых годов. К чести Казем-Бека, он не пошёл на сговор с гитлеровцами. В 1940 г., будучи в оккупированной немцами Франции, он, за свои «советские» убеждения, был посажен в концлагерь.

Казалось бы, за что? Ведь вскоре после разгрома Франции посол Шуленбург телеграфировал из Москвы в МИД Германии: «Молотов пригласил меня сегодня вечером (17 июня 1940 г.) в свой кабинет и выразил мне самые тёплые поздравления советского правительства по случаю блестящего успеха германских вооружённых сил» [199] .

С большим трудом Александру удалось освободиться из неволи, и он переехал в США, где преподавал в Йельском университете. Растерявший старые связи, бывший кандидат в вожди вёл тихий и скромный образ жизни в Канзасе. Ему уже под пятьдесят, но энергия ещё бьёт ключом.

Советского концлагеря Александру Львовичу удалось избежать по простой причине: он обратился за советским гражданством лишь в 1954 г., после смерти Сталина. В 1956 г. Казем-Бек возвращается в Советский Союз; в 1957 г. он был «восстановлен в правах». Репатриант публикует ряд статей, выступает по московскому радио, он говорит о том, что, будучи по профессии журналистом, собирается посвятить свою деятельность разоблачению капитализма. Здесь явный намёк и заявка: он претендует не иначе как на роль редактора крупного советского журнала. В это время – разоблачения культа личности, он заговорил языком сталинской эпохи. Это вызвало резкий отпор со стороны Ильи Эренбурга, который выступил со специальным письмом в редакцию «Литературной газеты», направленным против выступлений Казем-Бека.

Талантливого журналиста задвинули. И вот он появляется в коридорах Московской патриархии. Он хорошо знает Ватикан; как оказывается, он всегда интересовался Русской Церковью и русской «Фиваидой» (северной монашеской волной). С его умением завязывать отношения он преуспел во многом: стал бывать у патриарха, пробился и к митрополиту Николаю, помощником которого он стал. Что касается патриарха, то с ним Казем-Бек нашёл общий язык: они вспоминали форму гвардейских полков, значки; патриарх любил расспрашивать про Париж, про места, виденные в детстве. Он жил в фешенебельном районе Москвы, на Фрунзенской набережной, в доме Министерства обороны, куда простым людям вход был заказан.

Впоследствии, когда во главе ОВЦС встал митрополит Никодим и Ватикан стал одним из главных объектов его деятельности, Казем-Бек с его знанием ватиканской кухни стал незаменим [200] . Старшим консультантом ОВЦС Казем-бек стал в 1962 г. [201]

Вернувшись в коммунистическую Россию, Александр Львович о своих «идейных шатаниях» на людях не вспоминал. Но коммунисты ничего не забыли и, когда пришло время, – припомнили. В 1971 г., на Поместном соборе Русской православной Церкви, Казем-бек горько жаловался архиепископу Брюссельскому Василию, что его никуда не выпускают за границу. «Не только в настоящую заграницу, во Францию или Америку, но и в «братские страны». Подал прошение поехать в Югославию. Отказали. А между тем мне нужно туда поехать для одной церковной исторической работы, которую я хочу написать. С трудом пустили только раз в Болгарию, да и то потому, что Патриарх Болгарский потребовал. А другие постоянно ездят» [202] .

Своей аристократической выправкой и манерами Александр Львович чем-то напоминал Вертинского. В ОВЦС он заведовал католическим сектором.

«Дело Кутепова»

В отделе переводов трудился сын генерала Кутепова, похищенного в Париже и ликвидированного агентами НКВД. Павла Кутепова война застала в Югославии, и в сентябре 1944 г. он вступил в ряды Советской армии-освободительницы, не скрывая свою «подноготную». Владея французским, немецким и сербско-хорватским языками, Павел Александрович служил в Советской Армии в качестве переводчика.

В конце войны он был арестован СМЕРШем, отсидел десять лет во Владимирской «крытке». Его «оформляли на 9 грамм», но следователь, ведший дело, заболел, а тут подоспел указ об отмене смертной казни. По словам Павла, у него в тюрьме было два желания: съесть сразу килограмм хлеба и увидеть в тюремном дворике зелёную траву.

Владимирская тюрьма была построена по указу Екатерины II в августе 1783 г. После 1917 г. централ официально назывался уже не временной каторжной тюрьмой, а Владимирским политизолятором. Во Владимирском централе содержались крупные партийные и государственные деятели, репрессированные в предвоенные и послевоенные годы.

Сюда после суда скорого и неправедного отправили на «исправление» ныне всемирно известного русского прозаика и поэта Даниила Андреева, создавшего в неволе знаменитую «Розу мира». Здесь же сидел один из идеологов белого движения в революционной России, монархист, депутат нескольких созывов Государственной думы, принимавший отречение последнего российского императора, писатель и публицист Василий Шульгин. В камерах централа в разное время содержались академик Василий Ларин, историк Лев Раков, грузинский меньшевик Симон Гогеберидзе, отсидевший во Владимире 25 лет.

С 1945 по 1955 гг. во Владимирской «крытке» отбывали наказание высшие офицеры гитлеровской Германии. Здесь сиживали члены правительства, как тогда говорили, буржуазных Литвы, Латвии и Эстонии, а также их близкие родственники, арестованные в начале войны. Под № 3 в одиночной камере Владимирской особой тюрьмы томился Константин Орджоникидзе – родной брат наркома. Номер 22 был присвоен Евгении Аллилуевой – жене брата Надежды Аллилуевой – супруги Сталина. Под № 23 высшее тюремное начальство скрывало даже от своих рядовых сотрудников Анну Аллилуеву – сестру Надежды Аллилуевой.

Под вымышленной фамилией Васильев Василий Павлович в начале января 1956 г. во Владимирскую тюрьму особого назначения доставили сына «отца народов» Василия Сталина, осуждённого на восемь лет якобы за «растрату государственных средств и имущества».

В августе 1960 г. во Владимирскую тюрьму доставили американского лётчика-шпиона Пауэрса, сбитого советскими ракетчиками под Свердловском 1 мая того же года. Суд приговорил его к десяти годам лишения свободы. Но уже через год его обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля, раскрытого и осуждённого в США [203] .

…В мае 1953 г.