Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

Оперативник, который вёл дело «гражданина Борового», хорошо подготовился к допросу. На его столе лежали папки с компроматом на маститого протопресвитера: агентурные доносы, материалы оперативной разработки, распечатки прослушки и т. д. Беседа велась подчёркнуто вежливо, но по принципу: «Здесь вопросы задаём мы».

– Виталий Михайлович! Комитет располагает информацией о том, что в таком-то году, такого-то числа, при встрече с господином таким-то Вы сказали то-то и то-то, чем нанесли ущерб престижу советского государства.

– А, так это протоиерей такой-то, наш секретарь в Женеве, подсуетился и донёс на меня! Ведь он был при этом разговоре. И, как всегда, всё перепутал.

– Ну, не будем называть имена! А вот тогда-то Вы в дискуссии по такому-то вопросу допустили клеветническое высказывание, что можно квалифицировать как…

– Да ложь всё это! Там был сотрудник ОВЦС такой-то, разговор шёл без переводчика, а он в английском языке профан. Решил «проявить бдительность» и всё переврал. (Вскоре после 1991 г. приоткрылись архивы Лубянки, и в тогдашней печати был опубликован такой примерно текст: «Источник «Кузнецов» сообщает об изменнических высказываниях протоиерея Борового».)

У о. Виталия хотели вырвать «компромат на Кочеткова», но он не «сдал» опального о. Георгия. Протоиерей Георгий вспоминает: «о. Виталий был одиноким рыцарем. И не только по необходимости и по принуждению, но и по собственному выбору. Это был его путь. Он понимал, что, как он мне однажды сказал, где двое или трое православных собраны вместе, там один стукач. Это была очень горькая шутка, которая, конечно, основывалась на определённом отношении к людям. Он придерживался принципа, что доверять до конца можно только Богу» [230] . В те же «окаянные дни» «органы» обложили «красными флажками» и С.С. Аверинцева. Правда, на Лубянку Сергея Сергеевича не тягали, но на несколько лет он стал «невыездным». Из текущих отчётов Пятого управления КГВ СССР: Заведено дело оперативной проверки на С. Аверинцева, доктора филологических наук, зав. сектором Института мировой литературы им. А.М. Горького, осуществляются агентурно-оперативные мероприятия по изучению объекта (Ф. 6. Оп. 6/16. Д. Т-175. Т. 3. С. 48).

И так с утра до вечера, всю неделю… На нервной почве о. Виталий заметно сдал; на лице появились тёмные пигментные пятна. В конце концов «дело» было закрыто «за недоказанностью», но выезд за границу был надолго закрыт. Устное предание приписывает о. Виталию фразу, которая якобы и решила исход дела в его пользу. Когда «опер» стал обвинять протопресвитера в том, что тот «продал Родину», о. Виталий парировал: «А что, нашёлся покупатель?»

Со временем о. Виталий оправился от потрясений, но его здоровье заметно пошатнулось. Тем не менее он «пересидел» в ОВЦС четырёх председателей, и лишь при пятом, в 1997 г. стал внештатным консультантом ОВЦС. И все эти годы о. Виталий, встречаясь в коридорах ОВЦС с «Кузнецовым», благословлял его и лобызался с «источником». («Контрольный поцелуй в голову».) А женевский протоиерей-секретарь, заложивший о. протопресвитера, до сих пор мелькает «по ящику» и учит нас с экрана патриотизму. О таких писали ещё в начале XX столетия:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,

Направляется сюда!

Отсюда – мания к засекречиванию. На этой почве родился анекдот: «Один работник ОВЦС спрашивает у другого: «Сколько сейчас времени?» Ответ: «Тсс… (шёпотом) сейчас три часа, только никому не говори, что это я тебе сказал».

Впрочем, отец Виталий – не первый и не последний: от женевского священника пострадал ещё Достоевский. Второго августа 1868 г. он пишет Майкову: «Письмо моё пропало… Петербургская полиция вскрывает и читает все мои письма, а так как женевский священник, по данным (заметьте, не по догадкам, а по фактам), служит в тайной полиции, то и в здешнем почтамте (женевском)… некоторые из писем, мною получаемых, задерживались… Каково же вынести это человеку чистому, патриоту, предавшемуся им до измены своим прежним убеждениям, обожающему Государя… Дураки, дураки!.. Достоевского подозревают!» [231]

Известно, что лидер, поставленный на ответственный пост, подбирает «команду» из людей, близких ему по духу. Так действовал и владыка Никодим, занявший пост председателя ОВЦС. Вспоминает митрополит Минский и Слуцкий Филарет.

Когда я уже был ректором Московской духовной академии, митрополит Никодим как председатель ОВЦС испросил у Святейшего Патриарха благословение, чтобы ректор Московских духовных школ был вторым заместителем председателя ОВЦС. Владыка Ювеналий (ныне – митрополит Крутицкий и Коломенский. – а. А.) тогда был первым заместителем, а я стал вторым. Но, признаться, Святейший Патриарх был не очень этим доволен: «Он должен быть в Академии! Это второе послушание будет отвлекать его от главных обязанностей…» Поэтому назначение состоялось с формулировкой: «… с временным оставлением в должности ректора». И я семь лет был в должности ректора «временно» [232] .

Епископ Алексий (Ридигер) (Святейший Патриарх Алексий II)

В 1961 г. Председатель ОВЦС архиепископ Никодим совершил посвящение во епископы настоятеля Успенского собора города Тарту о. Алексия (Ридигера).

Оба они родились в 1929 г., но «детство – отрочество – юность» складывались у них по-разному. С детства Алексей Ридигер прислуживал в церкви под руководством своего духовного отца протоиерея Иоанна Богоявленского, впоследствии епископа Таллиннского и Эстонского. Эстония обрела независимость в 1920 г. – по Тартускому мирному договору. 1939 год – начало 2-й мировой войны; Эстония под советской, а затем немецкой оккупацией. Об «освобождении» Эстонии от немецко-фашистских войск вспоминает Святейший Патриарх Алексий II.

Конец спокойной и размеренной жизни пришёл с установлением советских военных баз на территории Эстонии, с вводом войск, а потом оккупации Эстонии и последовавшей за этим массовой высылкой в Сибирь. Вывозили в основном по ночам – на запасных путях стояли товарные вагоны, в которые загоняли людей. Такая же участь должна была постигнуть и нас, и только каким-то чудом мы остались целы. Я сегодня рассказываю об этих событиях в первый раз. Мы жили в пригороде Таллина, все наши родственники переехали к нам, так как шла война, родители и я уступили свой дом, а сами поселились в комнатушке при сарае. В ту ночь мы тоже ночевали там… Две наши собаки крепко спали, хотя энкавэдэшники искали по всей территории. До сарая они так и не дошли… После этого мы уже не ночевали дома. Моя судьба могла бы сложиться совершенно иначе, если бы нас вывезли в Сибирь вместе с десятками тысяч высланных русских и эстонцев [233] .

В