Темные алтари - Димитр Гулев

Раскачиваясь в тростниковом кресле на веранде, Эдмония задумчиво улыбалась.

Кизи была моложе ее, но уже родила четверых детей, которых Эдмония любила как своих, потому что это были дети ее брата.

— Да перестань ты! — говорил в таких случаях Абрахам. — Она просто еще не встретила достойного мужчину! Верно я говорю, Эдмония?

Она отталкивалась пяткой от деревянного пола веранды и продолжала раскачиваться, загадочно улыбаясь.

Конечно, Абрахам подразумевал такую страсть, как его страсть к Кизи, и, говоря о достойном муже, имел в виду то обстоятельство, что не знает в городе и его окрестностях ни одного чернокожего — кроме разве что Джо Джо Моизеса, высокого, сильного парня — под стать Эдмонии.

Прислушиваясь к звучному голосу брата, удобно устроив свое налитое тело в тростниковом изгибе кресла, Эдмония думала, что, будь она мужчиной, она наверняка стала бы священником, как Абрахам. Но она родилась хоть и сильной, как мужчина, однако покорной и кроткой, как любая истинная женщина.

И если молодой Лейард Грэйвс даже не замечал ее, то Линдси ценил не только за силу и трудолюбие, но и за ее сообразительность. Повсюду в подсобных помещениях, за которыми она смотрела, было чисто, везде царил порядок. Эдмония следила, чтобы всегда было достаточно продуктов, чтобы холодильные агрегаты и установки искусственного климата были в исправности. А когда Линдси был занят, сама ездила по фермам на машине, грузила и разгружала, поднимала тяжелые мешки наравне с мужчинами. Она пользовалась таким доверием, что даже подписывала чеки от имени братьев Грэйвс. Правда, это была очень медлительная процедура, во время которой от напряжения Эдмония оттопыривала нижнюю губу, но подпись ставила решительно, без колебаний. Ее знали и не пытались обмануть (так же, как и она никогда не обманывала Линдси в счетах) фермеры всей округи — немцы, мексиканцы, степенные скандинавы с холодильных комбинатов, полных подвешенных на крюки освежеванных туш, шустрые итальянцы с прохладных крытых складов. Скотина прибывала в переполненных вагонах по железной дороге — из Техаса, Аризоны, Айовы, из обеих Каролин. Склады ломились от бананов из Эквадора и Гваделупы, кокосовых орехов, манго, папайи, ананасов, мандаринов, грейпфрутов, мелких, как грецкие орехи, или размером с футбольный мяч, доставленных в закрытых многотонных фургонах прямиком из Флориды — чем быстрее шоферы пересекали континент с севера на юг, тем лучше им платили.

— Раз к нам приходит Эдмония Мурхед, значит, все о’кей! — такими возгласами встречали ее люди с нив и полей, со складов, из магазинов, контор, шоферы и грузчики — рядовые служащие огромной торговой машины.

Спокойная, на первый взгляд даже несколько медлительная, неизменно вежливая со всеми, Эдмония делала свое дело внимательно, молча, с унаследованным веками и поколениями достоинством, о которое разбивались все предрассудки, любая предвзятость. Она ходила в синих рабочих джинсах и широкой, тоже синей блузе с вышитыми оранжевыми горизонтальными полосками и короткими, до локтей, рукавами, открывавшими ее мускулистые руки. Темные, невообразимо густые волосы Эдмония стягивала синей лентой, отчего ее скулы и чувствительные ноздри казались еще более широкими.

Нескончаемый бой барабанов и визг флейт оглашали дельту. Много дней подряд молодые люди, одетые в солдатские и офицерские светло-синие мундиры и белые брюки, готовились к торжественному открытию восстановленного форта и превращению его в городскую достопримечательность — возможно, единственную. Наверное, поэтому Линдси Грэйвс и согласился отпустить Эдмонию, чтобы она вместе со всеми как можно раньше могла пойти в форт.

Эдмония знала — да и ни для кого не было секретом, — что оба брата Грэйвс давно состояли членами масонской ложи «Великого Востока» и очень гордились этим. А именно там, в здании городского клуба с куполообразной крышей и четырьмя тонкими угловыми минаретами с золотистым полумесяцем наверху, собирались братья-масоны. Они заседали в темно-вишневых фесках с черными кисточками. Ложа «Вольных каменщиков» собиралась в величественных высоких залах готического строгого здания. Именно там было решено восстановить форт. Еще она знала, что в закулисной борьбе за влияние и прибыли между богачами из «Вольных каменщиков» и «Великого Востока» ее хозяева стремились, поддерживая более доступную ложу, завоевать престиж. Для одних важнее всего были деньги — состояние, которое можно и приобрести и потерять, другие настаивали также и на происхождении, вероисповедании, и членами ложи могли стать только белые, англосаксы, протестанты. Но баптисты десятилетиями неизменно держали власть в своих руках, влияние их простиралось далеко за пределы штата, безусловное превосходство чувствовалось в общем укладе жизни, навязанном людям как бы помимо их воли.

Абрахам тоже являлся членом великой масонской ложи{35}, в которой, естественно, все были черные и все — баптисты. Однако не каждого чернокожего и баптиста могли в нее принять, у них это было сложнее, чем у белых, и все зависело от финансового положения и от положения в обществе — чтобы был оседлым, имел постоянную работу, не был скомпрометирован в глазах белых ничем иным, кроме цвета кожи.

Между всеми масонскими организациями и их многочисленными отделениями существовало будто какое-то тайное соглашение о сотрудничестве в определенных случаях, но в то же время шла скрытая борьба за влияние. Неприступные, окутанные тайной как для посторонних, так и для собратьев, они превращались в нечто более весомое, значащее неизмеримо больше, чем дом, семья, имущество, — в закрытые социальные круги, возникшие в ответ на бесконечное расслоение общества, где каждый ищет выгоду и защищает только свои личные, классовые и кастовые интересы.

Давнишнее разделение на белых и цветных, аристократствующие южные фамилии и демократически настроенных банкиров и промышленников с Севера, на богатых и бедных, на старых и новых поселенцев сейчас выливалось в тайные и таинственные ритуалы на собраниях масонских лож, и следствием их невидимой и неизвестной деятельности в городе стало восстановление старого форта.

Но все это не касалось Эдмонии.

Она чувствовала себя обязанной братьям Грэйвс, она была предана им. Ее вера и членство Абрахама в черной масонской ложе побуждали Эдмонию к этому. Благодарность Линдси за то, что он отпускал ее вместе со Сьюзан Кей в восстановленный форт, переполняла душу женщины.

Она понимала, однако, что ей — негритянке — надо быть осторожной, предусмотрительной.

Замкнутой в себе.

Непроницаемой.

Через некоторое время после возвращения из Чикаго Сьюзан Кей и еще две девушки — Берил Рейнольдс и крошка Молли Крафт — отправились в Калифорнию на довольно устаревшем, но неплохо сохранившемся микроавтобусе с раздвигающимися дверцами, газовой плиткой