Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

Через какое-то время полицейские рассортировали арестантов по местам их официального проживания. Оказалось, что многие прибыли сюда из Чхонджина. У конвоиров не было наручников, поэтому заключенных связали по трое за большие пальцы рук с помощью синтетических шнурков. Шнурки затягивались так туго, что перекрывали кровоток и пальцы синели. Арестантов препроводили к специальному поезду, где усадили по трое на места, предназначенные для двоих. Ок Хи увидела, как мужчина, сидевший через проход от нее, пытается достать что-то из кармана. Ему удалось оставить при себе зажигалку. С ее помощью он переплавил шнурок, и вместе с двумя другими арестантами, бывшими с ним в одной связке, выскочил в окно раньше, чем конвой успел что-либо предпринять. Женщины оказались менее решительными и сидели, не шевелясь, за исключением тех моментов, когда кому-то из них нужно было в туалет (тогда все трое шли туда вместе, связанные за пальцы).

Как только поезд, пронзительно загудев, начал тормозить, Ок Хи поняла, что их привезли на чхонджинский вокзал. Стоял сентябрь 2001-го. Прошло почти три года с того дня, когда дочь госпожи Сон в одной ночной рубашке убежала из города. И вот она возвращается сюда с позором, связанная с другими заключенными за пальцы, словно каторжница в кандалах.

«Головы ниже», — проскрипел охранник, выводя арестантов из поезда. Ок Хи и сама не собиралась поднимать голову. Что если ее увидит муж или кто-нибудь из его коллег? Заключенных прогнали через зал ожидания, через площадь, где госпожа Сон торговала печеньем, а затем — практически под окнами дома Ок Хи. Когда-то она сама наблюдала подобные сцены из квартиры, вглядываясь в лица заключенных: вдруг среди них окажется кто-то знакомый.

Арестантов повели по главной улице Чхонджина сквозь толпу зевак, потом через два моста, мимо промзоны и болотистой низменности — единственного места в окрестностях города, где рос рис. Повернув в сторону океана, заключенные наконец достигли территории, огороженной бетонной стеной с колючей проволокой. Это был дисциплинарный центр Нонпо, выстроенный японцами во время оккупации для содержания взятых в плен бойцов корейского сопротивления. В 1970–1980-е сюда отправляли тунеядцев, увиливавших от работы. Само название Нонпо внушало людям ужас. Сейчас лагерь был переполнен неудачливыми беженцами.

Женщинам отвели три большие камеры. Арестанток туда набилось столько, что спать можно было только на полу, улегшись на бок вплотную друг к другу. Те, кому не хватало места, спали снаружи, у туалетов. Каждые несколько дней привозили новые партии заключенных, обычно человек по сто. Надзиратели раздевали и тщательно осматривали вновь прибывших, отделяя женщин с явными признаками беременности, чтобы отправить их на аборт вне зависимости от срока. Предполагалось, что эти нерожденные дети — от китайцев.

Женщин в Нонпо, да и вообще среди беженцев, было вдвое больше, чем мужчин. Постепенно знакомясь с другими арестантками, Ок Хи поражалась, насколько их истории походили на ее собственную. Многие бежали, бросив мужей и детей, оправдывая себя тем, что, вернувшись, смогут обеспечить свои семьи деньгами и едой. Ок Хи испытывала отвращение к этим женщинам. И к себе самой. Она раскаивалась в том, что бросила сына и дочь. «До чего же мы дошли! Это голод сделал нас такими», — думала она.

В лагере было много времени для размышлений. За долгими дневными часами рабского труда следовали не менее долгие вечера, отданные занятиям по самокритике и лекциям. Кормили заключенных скудно, нередко приходилось терпеть жестокое обращение надзирателей. Но в определенном смысле Нонпо отличался от прочих лагерей в лучшую сторону. По субботам женщинам разрешали набрать воды из колодца во дворе, чтобы помыться. Они искали вшей в волосах друг у друга. За все время заключения Ок Хи только однажды увидела сильно избитую женщину. Словно взбесившись, та попыталась забраться на лагерную стену. Этот заведомо безнадежный порыв был, конечно, проявлением истерии, а не обдуманной попыткой к бегству. Тем не менее надзиратели, стащив женщину вниз, избили ее ногами до полубессознательного состояния на глазах у арестантов.

В целом заключенные Нонпо казались Ок Хи не столько запуганными, сколько озлобленными. Во время принудительного труда — изготовления кирпичей или прополки полей — на их лицах застывала гримаса ненависти. «Нам лгали всю жизнь. Вся наша жизнь была ложью. Вся система — сплошная ложь», — думала Ок Хи, не сомневаясь, что и остальные женщины думают точно так же.

Даже лагерное руководство не воспринимало идею перевоспитания заключенных всерьез. Люди, работающие в колонии, механически следовали инструкциям, безо всякого энтузиазма читая лекции, составленные партийными агитаторами. Всех объединяла одна общая ложь.

Однажды, когда женщины занимались уборкой кукурузы, на поле явился директор лагеря с внеплановой проповедью. Он призывал заключенных, вооружившись идеологией Ким Ир Сена, противостоять искушениям капитализма и трудиться на благо своего народа. Потом директор попросил, чтобы те, кто готов пообещать не предпринимать повторных попыток сбежать в Китай, подняли руку. Женщины сидели на корточках в мрачном молчании. Ок Хи осмотрелась. Ни одна рука не поднялась. Наконец директор прервал неловкую паузу. «Ну что ж, если опять соберетесь за границу, то второй раз лучше не попадайтесь».

Ок Хи тем временем уже планировала дальнейшие действия. Однажды ее направили полоть грядки с овощами, находившиеся за пределами бетонных стен зоны, но огороженные колючей проволокой. С другой стороны забора Ок Хи заметила пожилую женщину, которая пасла коз. Убедившись, что поблизости нет охранника, Ок Хи заговорила с женщиной и предложила ей сделку: она подарит ей свое белье, если та передаст весточку госпоже Сон. В Северной Корее исподнее считалось большой ценностью, а у Ок Хи оно было новое, недавно купленное в Китае. Женщина согласилась. Тогда Ок Хи присела и сняла трусы. Затем скомкала их и, вложив внутрь клочок бумаги с адресом матери, передала через ограду.

Глава 17 Пробуждение

Празднование чемпионата мира по футболу, Сеул, 2002 год

Мать не удивилась, узнав, что Ок Хи в Нонпо. Госпожа Сон была уверена, что ее дочь рано или поздно окажется в тюрьме, и это лишь вопрос времени. О ней ничего не было слышно с тех пор, как три года назад она сбежала от мужа, но Хи Сок догадывалась, что Ок Хи в Китае вместе с прочими шлюхами и предателями. Если она изменила Родине, то в тюрьме ей самое место. Однако дочь есть дочь. Мать не могла допустить, чтобы ее первый ребенок зачах в неволе.

После стольких лет выживания на грани, госпожа Сон рассталась со многими своими принципами. У нее выработалась особая уличная смекалка. Она давно знала, что с помощью взяток можно выбраться практически из любого затруднительного положения. Если только тебя не застигли в тот момент, когда ты проклинал Ким Чен Ира, то даже от смертной казни можно было откупиться, имелись бы деньги. Поэтому госпожа Сон отправилась на нелегальный рынок и купила десять блоков сигарет по 50 бонов каждый. Потом начала расспрашивать людей и в конце концов выяснила, где находится отдел службы госбезопасности, ведающий лагерем в Нонпо. Все это время Хи Сок чертыхалась про себя: на выкуп заблудшей дочери приходилось тратить недельный доход.

Через несколько дней Ок Хи появилась на пороге и рухнула в материнские объятия. Увидев ее, госпожа Сон даже вскрикнула. На дворе стоял холодный октябрь, а Ок Хи была босая и почти раздетая. Ее туфли искромсали надзиратели в Нонпо, проверяя, не спрятаны ли в каблуках деньги. Рукава от рубашки ей пришлось оторвать, чтобы использовать их вместо прокладок при месячных. Белье она отдала. Остатки одежды превратилось в лохмотья. В волосах кишели вши. Но, проводив дочь в ванную, госпожа Сон обнаружила, что выглядит она более здоровой, чем до того, как покинула страну. Даже после многих недель питания жидкой лагерной кашей и подобранными в поле зернышками сырой кукурузы ее тело оставалось крепким. Отмывшись, Ок Хи стала розовой и цветущей.

Неудачливая путешественница беспрестанно говорила. Перевозбудившись от встречи с матерью, она взахлеб рассказывала обо всем, что было с ней в Китае: как они три раза в день ели белый рис, какие там рынки и какая одежда. В ее рассказе путевые наблюдения перемежались с рассуждениями о политике. Госпожа Сон и две младшие дочери уселись вокруг и слушали.

— Как люди живут в Южной Корее? — спрашивали они.

Ок Хи не знала этого по собственному опыту, но в Китае она постоянно смотрела южнокорейское телевидение.

— Богато. Даже китайцы не могут мечтать о такой жизни, как там, — отвечала она. — Клянусь, когда-нибудь я обязательно доберусь до Южной Кореи.