Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

В конце 1990-х количество беженцев резко возросло. Голод и китайские экономические реформы придавали северокорейцам решимости. Со своего берега реки Туманган они могли видеть новые блестящие машины, едущие вдоль набережных с китайской стороны. Они собственными глазами видели, что граждане КНР живут хорошо.

Люди вроде тех, что помогли Ми Ран пересечь границу, очень быстро расширяли свой бизнес. Они прокладывали новые маршруты через реку, разыскивая самые узкие места для перехода вброд и подкупая пограничников. Те, кто не умел плавать, могли заплатить, чтобы их перевели. Число эмигрантов росло в геометрической прогрессии. К 2001 году из Северной Кореи в Китай перебежало примерно 100 000 человек. Кое-кто из них со временем оказался в Южной Корее.

Перемещения совершались в обоих направлениях. Северные корейцы стремились в Китай, а китайские товары текли в КНДР, причем везли не только еду и одежду, но и книги, радиоприемники, журналы, даже Библию, которая в Северной Корее была запрещена. Китайские пиратские диски компактно упаковывались и недорого стоили. В один ящик их помещалась целая тысяча, а сверху контрабандисты укладывали сигареты для взяток пограничникам. Проигрыватели для дисков тоже производились в Китае и стоили всего $20, что было вполне доступно для корейцев, самостоятельно зарабатывавших на жизнь в новых экономических условиях. Хорошо продавались такие американские хиты, как «Титаник», «Воздушная тюрьма», «Свидетель». Еще большей популярностью пользовались южнокорейские кинофильмы, душещипательные мыльные оперы и ситкомы, в которых якобы показывалась жизнь простых людей: северные корейцы с особым вниманием разглядывали одежду героев и кухонную технику в их квартирах. Впервые обычные граждане КНДР могли смотреть на родном языке фильмы, в которых не содержалось дифирамбов Ким Ир Сену или Ким Чен Иру. Северокорейцам открылась другая жизнь, пусть и поданная под коммерческим соусом.

Правительство обвиняло Соединенные Штаты и Южную Корею в том, что эти вражеские государства засылают книги и диски в КНДР с целью нанесения ущерба режиму. Продавцов дисков арестовывали и иногда даже казнили за измену Родине. Члены Трудовой партии читали лекции, предупреждая народ об опасностях, которые таит в себе чужеземная культура:

Наши враги используют такие специально изготовленные материалы для того, чтобы приукрасить в наших глазах насквозь прогнивший империалистический мир и навязать нам буржуазный образ жизни. Если мы позволим заманить себя в эту ловушку, наше революционное мышление и классовое сознание окажутся парализованными, а наше абсолютное преклонение перед Маршалом [Ким Ир Сеном] исчезнет.

Однако информация в Северной Корее не столько распространялась через книги, газеты или фильмы, сколько передавалась из уст в уста. Люди, не имеющие возможности смотреть импортные диски, слышали о них от других. По стране расходились невероятные истории о богатстве и уровне технологического развития соседних государств. Говорили, будто в Южной Корее существуют «умные» автомобили, не двигающиеся с места, пока водитель не дунет в датчик, чтобы доказать свою трезвость (неправда), будто обычный китайский крестьянин настолько богат, что три раза в день ест белый рис (правда).

Один северокорейский солдат вспоминал парня, который где-то раздобыл американские маникюрные щипчики и хвастался ими перед товарищами. Солдат взял щипчики, остриг несколько ногтей, полюбовался острыми, чистыми лезвиями и поразился устройству этого простого механизма. А потом внезапно осознал: если в КНДР не могут сделать даже щипчиков, то как же конкурировать с американским оружием?

Для одного из северокорейских студентов откровением стала фотография южного корейца в колонне демонстрантов. Снимок был опубликован как доказательство эксплуатации трудящихся в капиталистическом обществе, но, вместо того чтобы читать лозунги демонстрантов, студент обратил внимание на внешний вид «притесняемого» рабочего: он был в куртке на молнии, а из кармана торчала шариковая ручка (и то, и другое по тогдашним северокорейским меркам считалось невероятной роскошью).

В середине 1990-х моряк, находившийся на корабле в Желтом море, случайно услышал по радио южнокорейскую передачу. Это была юмористическая миниатюра о двух женщинах, которые не поделили место на стоянке около жилого комплекса. Морской волк не понимал, как где-то может быть столько машин, что для них не хватает места. Ему было уже под 40, он занимал достаточно высокую должность, но при этом ни у кого из его знакомых не имелось собственного автомобиля. И уж совсем невероятным казалось то, что владельцем личного автотранспорта может оказаться молодая женщина. Моряк решил, будто все в этой радиопередаче — сплошная шутка. Но мысли об услышанном мучили его еще несколько дней, пока он не пришел к выводу, что да, в Южной Корее действительно может быть столько машин.

Спустя несколько лет он бежал из страны — как и солдат, восхитившийся маникюрными щипчиками, и студент, разглядывавший фотографию бастующего рабочего.

Даже в самых смелых мечтах доктор Ким не представляла себе, как можно покинуть КНДР. Это не объяснялось невежеством или отсутствием любознательности — она много читала и любила истории об экзотических дальних странах, но искренне верила, что ее Родина — лучшее место на земле. Зачем же куда-то отсюда уезжать?

В детстве Чи Ын много слышала от отца о том, как тяжело ему жилось в Китае в начале 1960-х. Ну а ей очень повезло родиться в КНДР. Особую благодарность по отношению к правительству она чувствовала за то, что ее, дочь простого строителя, бесплатно обучили профессии врача. Доктор Ким считала, что обязана государству своей жизнью и своими знаниями. Больше всего на свете она хотела вступить в Трудовую партию и отплатить народу за проявленную к ней щедрость. «Я отдала бы свое сердце, если бы Родина приказала, — такой патриоткой я была», — рассказывала она потом.

Но однажды, выполняя добровольную работу в партийном секретариате, доктор Ким внезапно узнала, что ее любовь к партии отнюдь не взаимна.

В зиму после смерти Ким Ир Сена Чи Ын должна была приходить на работу к 7:30 утра, раньше других врачей, чтобы прибраться в кабинете партийного секретаря — женщины за 50, специалиста по гепатиту, к которой все обращались «товарищ секретарь Чон». Кабинет был маленьким, с обязательными портретами Ким Ир Сена и Ким Чен Ира на стенах и большим количеством книжных шкафов. Ящики в старом деревянном столе плохо закрывались, поэтому бумаги часто вываливались из них на пол. Однако газеты всегда лежали аккуратно сложенной стопкой. Нельзя было допускать, чтобы они падали, не то кто-нибудь мог случайно наступить на фотографию Ким Ир Сена или Ким Чен Ира. Товарищ секретарь Чон не слишком любила читать или писать, поэтому доктор Ким изучала за нее редакционные статьи в «Нодон Синмун» и местной газете «Хамбук Синмун», а потом готовила доклады. Чи Ын была уверена, что товарищ секретарь в благодарность за все это порекомендует ее для вступления в партию. Доктор Ким даже мечтала, что когда-нибудь пойдет по стопам своей наставницы и сама станет партийным секретарем.

Как-то раз, наводя порядок в кабинете, доктор Ким заметила, что один из деревянных шкафов не заперт. Не сумев совладать с любопытством, она достала и раскрыла большой конверт, торчавший из стопки бумаг. Там был список сотрудников больницы, за которыми парторганизации следовало особенно пристально наблюдать. Напротив каждого имени имелась пометка о причине подозрений. В основном дело касалось классового происхождения: у кого-то родители или дедушка с бабушкой активно посещали церковь, кто-то происходил из семьи бывших землевладельцев или эмигрантов из Японии, кто-то имел родственников в Китае. В списке значилось и имя Ким Чи Ын.

Женщина не поверила своим глазам. Вся ее жизнь, все ее поступки были безупречны. Перфекционистка по характеру, она предъявляла к себе очень высокие требования: отлично училась в школе и в вузе, охотно бралась за общественную работу, посещала дополнительные политзанятия. Да, ее отец приехал из Китая и у него оставались там родственники, но Чи Ын никогда не встречалась и не переписывалась с ними. «Наверное, произошла какая-то ошибка», — подумала она.

Но постепенно доктор Ким поняла, что никакой ошибки нет. Товарищ секретарь Чон беззастенчиво пользовалась ее трудом, совершенно не собираясь давать ей рекомендацию для вступления в партию. Более того, Чи Ын начала подозревать, что действительно находится под наблюдением. Партийные деятели, казалось, посматривали на нее особенно внимательно.

Подозрения доктора Ким подтвердились года два спустя, когда в больницу к ней неожиданно явился агент госбезопасности. Он работал в Повибу — организации, занимающейся расследованием политических преступлений. Вначале доктор Ким подумала, что этот человек хочет поговорить о ком-то из пациентов или врачей, но он задавал вопросы только о ней самой, ее семье и работе, а потом без обиняков спросил, не собирается ли она бежать из страны.