Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

Через год после смерти Тхэ У сестра Ми Ран, Со Хи, прибежала домой запыхавшаяся и раскрасневшаяся от возбуждения. Она разговаривала с другом, который признался, что регулярно ездит в Китай. Его тамошние знакомые могли бы помочь Со Хи связаться с родственниками отца. «Если ты находишься в Китае, — сказал он, — можно просто снять телефонную трубку и позвонить в Южную Корею». И вот теперь девушка думала, не стоит ли попробовать.

Вначале Ми Ран и Со Хи отнеслись к этому предложению с подозрением. Ведь в КНДР нельзя доверять никому, кроме ближайших родственников. То, что выглядело как дружеский жест, запросто могло оказаться ловушкой. Но после нескольких дней раздумья сестры все же решили поверить другу. У него в Китае были родственники и целая сеть полезных знакомств. Он знал человека с машиной, который мог довезти беженцев до границы, и пограничника, который подсказал бы, где перейти реку, а также подкупил бы нужных людей. Еще у друга был двоюродный брат, живущий в собственном доме на китайском берегу: там беглецы могли надежно укрыться.

Ми Ран и Со Хи собрались поехать вместе на несколько дней. Они поделились своим планом только с одним человеком — недавно вышедшей замуж сестрой. Та поклялась хранить молчание, но все-таки не смогла удержаться и проболталась матери, которая решительно воспротивилась задуманному. «Незамужним девушкам нельзя ехать в Китай одним», — заявила она. Ходили слухи, будто в КНР северокорейских женщин насилуют, похищают для работы в секс-индустрии или же убивают и продают на органы. Перечить матери было невозможно.

Родственники собрались на семейный совет, чтобы решить, что делать. Брат Ми Ран хотел сам отправиться в Китай как единственный мужчина в семье. Но этот вариант тоже не понравился матери: парню едва исполнилось 22 года, он был младшим ребенком, долгожданным сыном.

Наконец решили, что Ми Ран, Со Хи и их брат отправятся в путешествие вместе с матерью. Это будет семейная поездка. Третья сестра, недавно вышедшая замуж, не захотела ехать, а старшей, которая жила с мужем и детьми в военном городке, не рискнули ничего рассказывать: она ни за что бы не одобрила этот план.

Родные Ми Ран никогда не отличались особой приверженностью режиму (мать смеялась над женщинами, которые постоянно смахивали пыль с портретов вождей), но и явными оппозиционерами они не были. Самым смелым среди них оказался брат Ми Ран, Сок Чу, который, как потом выяснилось, втайне от всех слушал по ночам южнокорейское радио. Остальные не особенно интересовались политикой: они были слишком заняты своими делами, чтобы думать о том, что творится в мире.

По сравнению с другими северными корейцами семья Ми Ран в новых условиях, можно сказать, процветала. Мать продолжала управлять мельницей. Они не голодали, у них не было проблем с законом. Ничто не вынуждало их покидать КНДР. Но возможность представилась, одно потянулось за другим, сложился план, и поворачивать назад было уже слишком поздно. Бред умирающего стал побуждением, толкнувшим семью в сторону границы.

Две сестры, брат и их мать собрались в Китай, чтобы связаться с южнокорейской родней отца. Они понятия не имели, смогут ли найти кого-нибудь и будут ли им рады. Никто не осмеливался думать о том, чтобы действительно эмигрировать в Южную Корею.

Все элементы плана прояснились за считанные недели. В «гармошке» с тонкими стенами и множеством любопытных соседей нельзя было делать ничего такого, что выдало бы приготовления к поездке. Приходилось делать вид, будто все идет по-старому. Мать не могла распродать вещи, чтобы собрать денег в дорогу. Брат не мог заколотить окна, чтобы защитить дом.

До отъезда Ми Ран должна была кое-что сделать. В последнюю ночь она достала из своего платяного шкафа тщательно упакованный сверток. В нем хранились все письма от Чон Сана и вещицы, которые он ей дарил. Самую драгоценную вещь, украшенную стразами заколку в форме бабочки, приходилось оставлять. Письма нужно было уничтожить. Ми Ран порвала каждое на мельчайшие кусочки, прежде чем выбросить. Она не хотела, чтобы кто-нибудь проведал об их десятилетней дружбе с Чон Саном, о которой не знал никто, кроме брата и двух сестер. Теперь сохранить свои чувства в тайне было важнее, чем когда-либо.

Ми Ран убеждала себя: они едут в Китай совсем ненадолго, просто чтобы позвонить по телефону. Но в глубине души она знала, что, может, никогда больше не вернется домой независимо от того, как поведут себя южнокорейские родственники. Когда Ми Ран и ее родные окажутся за границей, они автоматически станут изменниками.

Девушка отчетливо слышала слова секретаря: «Она получила образование благодаря великодушию партии, а теперь предала Родину», — и ей не хотелось, чтобы ее поступок омрачил жизнь Чон Сану. После того как она исчезнет, он сможет жить по-прежнему. Найдет себе подходящую жену, вступит в Трудовую партию и сделает карьеру ученого в Пхеньяне. «Он простит меня, он поймет, — говорила она себе. — Так будет лучше для него самого».

Ми Ран покинула дом на следующее утро с маленьким рюкзачком на плече. Сев на велосипед, она как ни в чем не бывало помахала рукой матери и брату. Согласно плану, все они должны были уехать по отдельности, чтобы не привлекать внимания. Позже, днем, мать заглянула к соседке и сказала, что отправляется на неделю-другую к одной из дочерей, которой нужно помочь с маленьким ребенком. Это позволяло немного отсрочить тот момент, когда полиции сообщат об исчезновении семьи.

Общий сбор назначили в Чхонджине, где у сестры Ми Ран была квартира. Девушки отправились пешком к человеку, который должен был довезти их на машине до китайской границы. Ми Ран чувствовала себя на удивление спокойно, как будто каждое ее движение было чисто механическим. Она делала то, что должна была делать, совершенно не думая о последствиях. Но, идя по улице вместе с Со Хи, она в какой-то момент глянула на другую сторону дороги, и сердце ее замерло.

Она увидела, как навстречу им по противоположному тротуару идет Чон Сан — по крайней мере ей показалось, что это он. У Ми Ран было отличное зрение, и даже при том, что их разделяло шесть полос проезжей части, она могла бы поклясться, что видит Чон Сана, хотя стоял октябрь и молодому человеку полагалось находиться на работе в университете. Ми Ран почувствовала острое желание броситься через улицу и обнять его. Конечно же, таких вещей не подобало делать прилюдно, но ей столько нужно было сказать Чон Сану! Она хотела, чтобы он знал: он дорог ей, она беспокоится о его счастье, она благодарна ему за то, что своим примером он убедил ее поступить в педагогическое училище. Подпитываясь энергией Чон Сана, она не опускала руки, продолжала жить и что-то делать. Даже на нынешнюю авантюру она решилась отчасти благодаря ему. Ей жаль, если ее поступок огорчит его, но… Ми Ран одернула себя. Пока у нее в голове складывались эти фразы, она поняла, что не сможет удержаться и выложит то, о чем обязана молчать. А это навредит как ее, так и его семье.

Девушка продолжала шагать по своей стороне улицы, то и дело оглядываясь, пока мужчина, который мог быть, а мог и не быть Чон Саном, не скрылся из виду.

Родственники молча ехали в кузове грузовика в Мусан, шахтерский городок, где Тхэ У работал после лагеря военнопленных. Сейчас это был город-призрак, так как все шахты и фабрики закрылись. Но под внешней безжизненностью скрывалась кипучая деятельность многочисленных контрабандистов. Город располагался у реки Туманган в одном из самых узких ее мест и наряду с Хверёном и Онсоном служил коридором для нелегального перехода китайской границы. Переправка беженцев превратилась в отлаженный бизнес и стала одним из немногих в КНДР бурно развивающихся видов деловой активности. Водитель грузовика был из тех, кто зарабатывал на жизнь, перевозя к границе людей без паспортов и разрешений. Ехать на поезде никто не решался из-за жесткого билетного контроля.

Если бы кто-нибудь заметил путешествующую семью, в них вряд ли заподозрили бы беглецов. Под обычной одеждой они прятали свои лучшие вещи, чтобы в Китае их нищета не бросалась в глаза. К тому же, по легенде, они направлялись в Мусан на свадьбу. Багажа у них с собой было как раз столько, сколько требовалось для недельной поездки. В сумках лежали семейные фотографии, а также сушеные водоросли, креветки и крабы — традиционные чхонджинские деликатесы. Эти продукты предназначались не для собственного пропитания, а для подкупа. На 80 км пути до Мусана стояло два контрольно-пропускных пункта. Несколько лет назад Ми Ран и ее родные ни за что бы не рискнули отправиться в Мусан без разрешения на поездку, но на дворе был 1998 год и за еду покупалось практически все.

Переход запланировали на безлунную ночь. В час, когда пограничники должны были спать, беглецам предстояло добраться до пригорода Мусана, где пограничные посты отстояли друг от друга на 200 м. Время и место предварительно оговорили с китайским пограничником, который ждал прибытия «посылки» после полуночи.