Повседневная жизнь московских государей в XVII веке - Людмила Черная

Людмила Черная

Повседневная жизнь московских государей в XVII веке

Предисловие

Литература, посвященная царствованиям первых Романовых, до недавнего времени насчитывала сотни книг и статей, а в связи с празднованием четырехсотлетия династии многократно увеличилась. Но история повседневности московских государей XVII столетия еще не написана. Дело в том, что повседневная жизнь составляет совершенно особую область изучения, поскольку теснейшим образом связана с культурой. Еще Василий Осипович Ключевский подчеркивал эту связь, определяя культуру как «выработку человеческого общежития», опирающуюся на традиции — «скарб идей, условностей, привычек, но если отнять это у общества, то у него ничего не останется». По сути, Ключевский одним из первых осмыслил, что такое «повседневность». Еще одно прекрасное определение ей дал французский ученый Фернан Бродель: «…та сторона жизни, в которую мы оказались вовлечены, даже не отдавая себе в том отчета, — привычка, или даже рутина, эти тысячи действий, протекающих и заканчивающихся как бы сами собой, выполнение которых не требует ничьего решения и которые происходят, по правде говоря, почти не затрагивая нашего сознания… Неисчислимые действия, передаваемые по наследству, накапливающиеся без всякого порядка. Повторяющиеся до бесконечности, прежде чем мы пришли в этот мир, помогают нам жить — одновременно подчиняют нас, многое решая за нас в течение нашего существования. Здесь мы имеем дело с побуждениями, импульсами, стереотипами, приемами и способами действия, а также различными типами обязательств, вынуждающих действовать, которые порой, причем чаще, чем это можно предполагать, восходят к самым незапамятным временам». Эти-то привычные каждодневные действия и поступки, а также мысли и побуждения людей XVII века и стали предметом нашего исследования.

Повседневная жизнь московских государей настолько богато представлена в источниках, фиксировавших каждый их шаг (дворцовых разрядах, чинах венчаний на царство, объявлений наследника престола, свадебных и др.), что трудно найти в средневековой русской истории более благодатную тему для изучения. Но, несмотря на обилие литературы, посвященной московским государям XVII века, истории повседневности касаются лишь единицы.[1]

Ближе других дореволюционных исследователей подошел к изучению повседневности венценосцев Иван Егорович Забелин. Его замечательные книги «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях» (М., 1862) и «Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях» (М., 1869) содержат богатейший материал по строительству Теремного дворца в Кремле, наполнению его предметами быта и художественными произведениями. Но в них историк лишь слегка коснулся темы повседневного обихода, в основном рассматривая дворцовый быт в контексте положения женщин в древнерусском обществе. Зато в других изданиях Забелин подробно рассказал о царских паломничествах (Троицкие походы русских царей. М., 1847) и охотничьих пристрастиях (Охотничий дневник царя Алексея Михайловича 1657 г. М., 1858).

В советской науке историей повседневности не занимались вовсе. Только в последние годы оживился интерес к ее изучению. Сейчас работы, посвященные повседневной жизни первых Романовых, можно пересчитать по пальцам, но появилась, хочется думать, устойчивая тенденция к росту их числа.[2] Современная интерпретация повседневной жизни включает жизненный уклад, традиции, привычки, этические и эстетические нормы, удовлетворение материальных и духовных потребностей и т. д. Порой под повседневностью понимают только жизнь личную, что, на наш взгляд, не совсем верно, ведь московские цари в XVII столетии изо дня в день занимались и государственными делами. Естественно, во главу угла будут положены не внутренняя и внешняя политика государства и не события, связанные с управлением страной, а личности и характеры первых Романовых, определявшие их образ жизни, приоритеты в быту и культурные предпочтения, отношения с придворными и родственниками и т. п. Интересно проследить, как менялся вековой традиционный жизненный уклад русских государей при правителях новой династии, к тому же избранной «всею землею», поскольку, с одной стороны, они должны были всячески демонстрировать преданность привычкам жизни Рюриковичей, подчеркивая свою родственную связь с ними, но, с другой стороны, всё же не могли не откликаться на новации «бунташного столетия», перекраивавшие жизнь царского двора на европейский лад.

В сферу нашего внимания попадает почти весь XVII век, с 1613 года — времени избрания на царство первого представителя дома Романовых — до 1682-го, когда на престол уже был посажен десятилетний Петр Алексеевич, затем к нему номинально присоединили его старшего брата Ивана, считавшегося непригодным к царствованию, а фактически с этого момента по 1689 год у власти находилась их сестра. Повседневная жизнь правительницы Софьи Алексеевны может стать отдельной темой исследования; нас же интересует время утверждения новой династии: правление Михаила Федоровича (1613–1645), Алексея Михайловича (1645–1676) и Федора Алексеевича (1676–1682).

Первые три монарха из дома Романовых имели массу сходных черт, что объясняется и их кровным родством, и ранним вступлением на престол, и суровыми реалиями «бунташного» столетия. Все они характеризуются современниками как «благочестивые» государи, радеющие о пользе народа. «Тихий» Михаил Федорович вырастил «тишайшего» Алексея Михайловича; правда, у третьего правителя, Федора Алексеевича, «тихость» лишь декларировалась, зато вполне явственно проступала реформаторская жилка. Все они были женаты дважды, несмотря на то, что Михаил и его сын прожили по полвека, внук — только до двадцати годков… Всех их, без сомнения, объединяла родственная любовь, выраженная однажды Михаилом словами, обращенными к отцу: «Что же ли в человеческом естестве любезнейши рожшаго и что сладчайши рожденнаго?» Но при всей схожести первые цари новой династии отличались друг от друга и образом правления, и образом жизни, и характерами. Личность и характер отца, сына и внука, безусловно, наложили яркий отпечаток на их повседневную жизнь.

Первый царь из дома Романовых, хорошо осознававший отсутствие «кровного» основания своей власти и свою зависимость от избравшего его народа, априори должен был ориентироваться на возрождение утраченных в Смуту норм придворной жизни. Вернуться к «старине», любезной сердцу всего русского общества, но утраченной в кипящем котле Смуты среди войн, бунтов и полного разорения, — вот суперзадача, которую поставил перед собой новый правитель.

Если Михаил Федорович внес мало нового в жизнь царского двора, то Алексей Михайлович с лихвой компенсировал безынициативность отца, введя в придворный быт театр, барочную поэзию, партесное пение и инструментальную музыку, «живоподобное» искусство и многое другое.

Юный Федор Алексеевич первые три года своего правления был слишком мал для каких бы то ни было новаций, но начиная с семнадцати лет стал так смело и активно менять жизнь вокруг себя, а затем в столице и в стране в целом, что остается не только удивляться, но и сожалеть о краткости жизни столь решительного реформатора.

Хорошо заметно, как на протяжении столетия возрастает уверенность государей в своем праве на российский престол, а вместе с ней и стремление к новациям. Они формируют новую опору своей власти — придворную аристократию, в которую попадают и знатные, и незнатные служилые люди, сумевшие продемонстрировать свои способности и познания на государевой службе. При царском дворе складывается своеобразная придворная культура, ориентирующаяся на западноевропейскую, в особенности на польскую. Повседневная жизнь царского двора становится всё разнообразнее и насыщеннее, в ней появляются невиданные дотоле черты. Все эти перемены интересно проследить, анализируя разные стороны повседневной жизни московских государей XVII столетия.

Образ жизни русских правителей начал складываться издревле, как только было образовано государство. Уже тогда князь имел свой «двор» — военную дружину и круг приближенных слуг. Но придворная культура веков Древней Руси отличалась от культуры всех остальных социальных слоев общества лишь обилием и богатством. Конечно, была особая честь в том, чтобы служить князю, а не боярину, о чем метко сказано в «Молении Даниила Заточника». Автор XII века, хорошо знавший жизнь княжеского двора, дал образные характеристики его жизни: «Паволока (ткань. — Л. Ч.) бо испестрена многими шолкы и красно лице являеть; тако и ты, княже, многими людьми честен и славен по всем странам». Но пиры и охотничьи вылазки великих и удельных князей всё же мало чем отличались от подобных развлечений бояр, а позднее и дворян. Как князь, так и «муж»-дружинник, а позднее боярин-землевладелец обязаны был устраивать пиры для своего двора. Тот же Даниил Заточник свидетельствует: «Зане князь щедр отец есть слугам многим: мнозии бо оставляют отца и матерь, к нему прибегают. Доброму бо господину служа, дослужится слободы, а злу господину служа, дослужится болшеи роботы. Зане князь щедр — аки река, текуща без брегов сквози дубравы, напаяюще не токмо человеки, но и звери; а князь скуп — аки река в брезех, а брези камены: нелзи пити, ни коня напоити».