Спецзона для бывших - Александр Наумов

Вот сейчас проходила судебная реформа. Об этом и говорили: предать гласности работу судов. Но этого нет, потихоньку проблему размазывают. И опять поощряется закрытость этих учреждений, что, в свою очередь, приводит к корпоративности. Сошлюсь на свой пример. Я писал жалобы и на следствие, и на суд и знал, что ничего не добьюсь.

Следователь под конец совсем обнаглел. Я написал жалобу на имя Генерального прокурора. Через два дня приходит следователь и дает мне ответ на эту жалобу, вот, мол, распишитесь в получении. И говорит мне: «Ты же обещал, что не будешь больше писать жалоб». Я отвечаю: «Ты меня уже достал». Пишу следующую жалобу, он снова приносит мне ответ. И это несмотря на то, что есть закон о порядке рассмотрения жалоб и заявлений граждан, по которому строго-настрого запрещено передавать жалобы на рассмотрение тем лицам, действия которых обжалуются. Однако прокуратура делает только так: куда бы вы ни писали, ваша жалоба придет к тому, на кого жалуетесь. Это всегда так было и есть на сегодняшний день. Первый допрос свидетелей по моему делу снимался на видеокассету. Я уже сидел в камере и узнал об этом, когда ознакомился с материалами дела. На видеокассете свидетель рассказывал, что я договаривался с таким-то человеком о подряде на строительство (а это был заместитель директора комбината по строительству), и он потом давал нам подряды, за что со мной впоследствии рассчитывались. Я прошу следователя: допросите этого человека, он подтвердит, что я занимался посреднической деятельностью. И что нет в этом никакого преступления. Я получал деньги за свою работу – за коммерческое посредничество. Следователь отказался допросить этого человека на том основании, что следствие закончено. Я уже говорил, что первый суд вынес оправдательный приговор, который утвердил Верховный суд. Но в этом случае колесо стало бы раскручиваться в обратную сторону, и тогда оно пошло бы давить всех, кто это дело сфальсифицировал. Поэтому заместитель Генерального прокурора, которому я непосредственно подчинялся, вместе с ФСБ, нашли одного человека в Президиуме Верховного суда, который вдруг обнаружил процессуальные нарушения у судьи. Придрался не в том смысле, что решение судьи состоятельно или не состоятельно, а просто судья, дескать, вот тут-то допустил ошибку. Поэтому приговор надо поломать. В это же время с моими друзьями-свидетелями работало ФСБ. И мои друзья написали заявление, где они… раскаялись в том, что рассказали на суде. Я сам этого заявления, кстати, не видел, только слышал о нем… И вот теперь получалось, что оправдательный приговор был построен на неправильных сведениях. Президиум Верховного суда сломал этот приговор и направил материалы дела на новое рассмотрение. Когда мои друзья пришли снова на допрос, это уже были совсем другие люди. Один работник ФСБ сидел в зале, еще двое – в коридоре, никого не впускают и не выпускают, в том числе не допускают прессу. И я вижу, что свидетели уже говорят то, что от них ждут. Тогда я обращаюсь к суду: «Уважаемый суд, включите, пожалуйста, видеозапись первого допроса». Ладно, включают, показывают. Судья спрашивает одного свидетеля: «Вы признаете, что говорили это?» А куда тому деваться? Он вроде бы и признает и не признает одновременно, говорит: «Ну, в общем, меня не так поняли там». Судья резюмирует, обращаясь к секретарю: «Все ясно, пишите, что он отказался от своих показаний, которые давал на предварительном следствии». И мое уголовное дело, которое было сфальсифицировано, не единичное. Я сидел в одной камере с людьми большого уровня. Один из них был начальником Финансового управления ФАПСИ [17] . Его посадили, обвинив во взятке. Потом суд оправдал его, затем дело опять пересматривалось, как в моем случае, но этот человек смог переломить предвзятость следователя потому, что сам в тот момент был на свободе. А других людей, тоже очень высокого уровня, посадили. И они сидят. И тоже я знаю, что в каждом деле – фальсификации…

– Погодите, фальсификации на ровном месте не появляются. Ведь чтобы завести уголовное дело, нужно, чтобы кто-то написал и направил в органы соответствующее заявление.

– А вы знаете, такие люди всегда найдутся. Как только у кого-то с кем-то пересекаются отношения… вы понимаете, о чем я говорю. Мои бывшие друзья никогда бы не написали на меня заявление, если бы у меня были нормальные отношения с начальником ФСБ. И в моем деле роль ФСБ настолько прозрачна… Ведь чтобы появилось заявление, моих друзей обрабатывали год – целый год на них собирали материалы. Я об этом узнал, когда знакомился с материалами дела. Я читал даже не допросы, а их объяснения, и поражался… Я не знал о том, что они сами признались где-то в пяти-шести преступлениях. Каждый из них, из этих двух моих друзей. Они признались в незаконном вывозе валюты за рубеж, незаконной растаможке автомашин, сокрытии доходов от налогообложения. Во всем признались! Я читал и поражался. Потом следователю говорю: «Почему же по этим фактам не возбуждается уголовное дело?» Риторический вопрос… Я понял, что моих друзей просто заставили написать на меня заявление в обмен на то, что закроют глаза на их преступления. Через неделю после моего ареста смотрю телевизор в камере, выступает Ельцин. В то время как раз на заседании Думы рассматривался вопрос об усилении борьбы с коррупцией. И вот Ельцин произносит такую фразу, что, мол, на Урале спецслужбы выявили наконец коррупционера в органах прокуратуры. И называет мою фамилию. Мои товарищи по несчастью, с которыми я сидел в камере, все только переглянулись: ну, говорят, тебе приговор уже вынесли. На следующий день я спрашиваю следователя: «Дело ведь только на днях возбудили, а вчера уже президент выступает и называет мою фамилию. Как так?» Он отвечает: «Я не при делах. Это всё ФСБ». Они уже доложили по всем инстанциям, в мундирах дырочки под ордена и медали проткнули. Они план по выявлению коррупционеров выполнили. Ко мне жена постоянно приезжает сюда. Она передает мне все последние новости по моему делу. Однажды ей сказали в отношении меня: «Ну, так получилось, что его дело дошло до самого верха, и обратной дороги уже не было». Это моей жене сказал начальник ФСБ, они были в одной компании. И это я вам говорю к тому, что каждый человек может быть подвергнут такой процедуре.

– Тем не менее далеко не каждый человек попадает в колонию. Вы говорите, что против вас работало ФСБ. Почему ФСБ выбрало именно вас?

– У меня с ФСБ были своеобразные отношения. К сожалению.

– Каким-то образом приходилось контактировать?

– Да, ежедневно… приходилось…

– По службе?

– Ну… да.

– Где же это все происходило?

– В городе Новоуральске, раньше он назывался Свердловском-44. Это закрытый город. Вам приходилось когда-нибудь бывать в закрытых городах?

– Нет.

– Это город за колючей проволокой. Полностью. Стотысячный город. Собаки, вышки, пулеметы, КПП. Заезжаешь в шлюз, машину обыскивают, все как положено… Родственников можно завезти только по разрешению. В России сейчас осталось десять таких городов. Вот в таком городе я жил.

– Так как же пересекались ваши интересы с ФСБ?

– Эта тема своеобразная, и я не думаю, что она может быть предметом нашего разговора, потому что… это люди, которые никогда ничего не забывают! И не прощают тем более.

– Сколько времени длился второй суд над вами?

– Три месяца. И я уже был готов к тому, что меня осудят. Я видел, к чему клонит судья, как он задает вопросы, как реагирует на ответы свидетелей. Вот допрашивают одного из них, он рассказывает… Судья его перебивает, дескать, а вот по показаниям других свидетелей все происходило не так, а иначе. На что свидетель возражает: «Ваша честь, вы почему меня запугиваете? Я рассказываю так, как происходило все в действительности. А если будете дальше запугивать, указывать мне, что говорить, я вынужден буду написать жалобу на вас». – «Все, свидетель, вы свободны». Этот человек, естественно, написал жалобу, но ее никто не рассматривал. Доходило до смешного. Свидетели рассказывают, а судья говорит: «Ну, эти показания нас не интересуют». Я сам профессионал и вел во время суда свой протокол судебного заседания. И потом я внес замечания в официальный протокол судебного заседания – восемьдесят четыре пункта! Из них удовлетворили только двадцать два. Ну до такой степени переделали протокол, что там уже были фамилии, даты и названия фирм, которые никогда не проходили по моему делу. Конечно, я знаю всю эту кухню, знаю, как это делается, но… Я ведь сам работал в этой системе! Обидно… На суде у меня было ощущение абсолютной беспомощности.

– Хотя, по идее, суд – это высшая инстанция, где закон должен торжествовать…

– …При наличии иллюзий. А если их нет у тебя, то… Вы видите, что сейчас в стране делается. Возбуждается много громких дел, якобы громких, которые потом разваливаются. Уголовные дела просто придумываются. Только потому, что нужно раскрывать какие-нибудь преступления. Шпионов на всех не хватает, это понятно. А фээсбэшников много, и надо время от времени доказывать свою состоятельность. Иначе вас спросят: «А что вы делаете, ребята?» Вот они и доказывают… В отношении Пасько, например. Доказали якобы. Все понимают, что там нет ничего в этом деле. Но тем не менее суд-то осудил его. Почему? Потому, что машина работает. И с другой стороны, в «Матросской тишине» я сидел с одним человеком, который украл 120 миллионов долларов. Но он получил три с половиной года лишения свободы. С учетом уже отсиженного, его выпустили. А почему? Потому, что те, кто проходит по этому делу, они могут повлиять на суд.