Спецзона для бывших - Александр Наумов

– Однако бытует мнение, что человек в тюрьме раскрывается.

– В большинстве случаев. Мало ведь кто контролирует себя на сто процентов. И потом, ведь лишения начинаются здесь не оттого, что ты лишен свободы. Когда приезжаешь, ты никому не нужен, никого не знаешь. Приходишь в столовую, тебе наливают в чашку… один капустный лист там плавает. И кусочек хлеба. Наесться невозможно. И голод толкает людей на самые разные поступки. Один пытается подработать как-то. Другой выпрашивает. Третий побирается. Четвертый заискивает где-то. Это уже повод человека увидеть. В чем он проявляется. Потом, конечно, человек обживается. Потому что не все же ходят в столовую, делят уже его пайку на несколько человек. Происходит своеобразная адаптация к жизни в неволе. Но есть и такие, кто, попав в колонию, ничего не потерял. Ему предлагают идти на условно-досрочное освобождение, а он говорит: «Меня там никто не ждет. Мне и тут хорошо: здесь кормят, поят». Не хочет уходить. И не потому, что его там ждет пистолет – пуля чья-то. Нет. А потому, что он пойдет в никуда. И многих, у кого подходит срок выходить, страшит, что же будет там, на свободе. Потому что в зоне какая-то стабильность есть. А на свободе? Кем он будет, когда выйдет? Всего лишь свободным человеком… Но это будет его субъективным ощущением, а не социальной категорией. Сама по себе свобода еще не дает стабильности социального положения.

Миллион в чемодане

– Меня просто угнетает, что я оказался в колонии, – говорит осужденный Ж. – Куда бы я ни шел – в столовую, в отряд, на промку – и я все время думаю, что я – зэк! Понимаете? Я ведь взрослый человек, моя голова на месте, мозги при мне, и вдруг – колония… Это какой-то абсурд.

Осужденный Ж.

– У меня большой срок. Вы хотите знать предысторию? Окончил Харьковский юрфак, работал в прокуратуре. Перешел в КГБ, был оперативником в Черновцах. Потом – следователем в следственном управлении, там же, в Черновцах. Вернулся в 1992 году в Харьков, стал членом коллегии адвокатов. Переехал в 1994 году в Москву, принял российское гражданство. Стал членом Санкт-Петербургской коллегии адвокатов. Моими клиентами, кстати, были банкиры.

– То есть вы не бедствовали?

– Нет, конечно. В 1995 году я стал соучредителем межрегиональной коллегии адвокатов, в 1996 году возглавил одну из московских юридических консультаций, а в 1997 году меня задержал РУОП.

– В чем вас обвинили?

– В незаконном приобретении и перевозке наркотиков. Я могу рассказать во всех подробностях. Остановили на дороге мою машину, открыли багажник, достали из него чемодан. Открыли при понятых – там кокаин на миллион долларов. Потом в газетах писали, что я – кокаиновый барон.

– Чемодан ваш был?

– Нет. Мне его подложили. Потом был суд, и первый приговор, который затем отменили. Потом был второй суд и второй приговор, его тоже отменили. И еще трижды меня судили. Думаете, для чего все это было затеяно? Мне предлагали: давай информацию на своих клиентов-банкиров – и мы тебя освободим.

– В каком году вас отправили в колонию?

– В 1998-м.

– Помните свой первый день в колонии?

– В первый день я не вышел на просчет.

– Почему?

– В знак протеста против решения суда по моему делу.

– Что было дальше?

– За нарушение режима содержания меня отправили в штрафной изолятор, где я сразу же объявил голодовку.

– Опять в знак протеста против судебного приговора?

– Да, из ШИЗО я отправил несколько жалоб на решение суда, но бесполезно… В колонии я написал книгу «Гарантия адвокатской деятельности», так ее Академия наук посчитала как диссертацию. Остается поехать на предзащиту…

– Вы это серьезно?

– Ну, хотелось бы… Хотя, конечно, смешно: кто же меня, зэка, выпустит из зоны на защиту диссертации…

– О чем еще, кроме защиты диссертации, вы мечтаете?

– Да ни о чем я теперь не мечтаю… Меня угнетает, что я здесь оказался. Куда бы я ни шел – в столовую, в отряд, на промку – и я все время думаю, что я – зэк! Понимаете? Я ведь взрослый человек, моя голова на месте, мозги при мне, и вдруг – колония… Это какой-то абсурд. А моей дочери исполнилось шестнадцать лет, и ей надо в жизни помогать вставать на ноги. Вот об этом я сейчас и думаю. И еще думаю о том, что мой отец – пенсионер, ему я тоже должен помогать. Но происходит наоборот: это он мне сейчас помогает, а не я – ему… И что еще… нет справедливости! Вот о чем постоянно думаю. Все перевернулось в этом мире. Ну как такое могло произойти? Судью настроили против меня, организовали статьи в газетах, сюжет на НТВ. Есть дела, за которыми стоят РУОП, ФСБ, и судья вынужден называть черное белым. Первый судья по моему делу уже на пенсии. Я на него не в обиде. Ведь судебный процесс – это машина, механизм, где судья лишь выполняет чью-то волю. Второй судья – ничего хорошего о нем не скажу, он вообще имел неформальные отношения с РУОПом, мой адвокат их застукала… Вы знаете, в суде я требовал, а не просил. Чтобы мне показали постановление, на основе которого меня задержали. Самое интересное – не было такого постановления! А судья сказал мне: «Я буду лично рассматривать твои жалобы». То есть дальше его кабинета они не уйдут. Как вам это нравится? В тридцать седьмом были «тройки» – втроем решали, а здесь уже единолично…

Меня держали два месяца в СИЗО, когда я знал, что Верховный суд не вписал мне никакой меры пресечения. В камере сидели двадцать четыре человека. Мы пообщались, познакомились, и вот представьте, что все они вдруг стали моими подзащитными, поскольку я сам – адвокат, и никто пока еще не лишал меня права на адвокатскую практику. Что тут началось… Из камеры собираются кого-нибудь выводить, а он говорит: «Без своего адвоката никуда не пойду!» Адвокат же вот он, я, сижу, жду, когда меня пригласят… Разумеется, зря жду – не приглашают. А это еще одно нарушение со стороны судебной системы: каждый подследственный в нашей стране имеет право на адвокатскую защиту. И его право, какого адвоката себе выбирать.

По моему делу следователь ни разу не видел ни злополучного чемодана, ни наркотиков. Фотографий чемодана и наркотиков в деле тоже не было. Я говорил следователю: «Раз вы утверждаете, что чемодан нашли в моей машине и он якобы принадлежал мне, то снимите мои отпечатки пальцев, убедитесь, что следов моих пальцев нет на чемодане». Но куда там, им это не надо. Я говорю «белое», они в ответ – «черное». Доказать что-либо, если тебя занесли в черный список, бесполезно. Хотя, если честно, я ведь ожидал провокации. Мне предлагали «сотрудничество», я отказался, и потом стал ждать, что последует месть. В этой системе не принято оставлять свидетелей. Но я думал, что они будут действовать более грамотно, что ли, более искусно, а не так топорно, примитивно, думал, что подбросят, ну, скажем, каких-нибудь два патрона – и вот тебе уже статья за незаконное хранение боеприпасов. А подкинули пять килограммов кокаина. Понятно, конечно, почему так много: чтобы труднее было оправдаться.

Посадить любого могут. А мы строим правовое государство… Но законы мертвые. Вот передали тюремную систему из МВД в Минюст. Это хорошо. Раньше РУБОП мог пойти в СИЗО, зайти в камеру, кого-то выволочь, избить. Теперь этого нет. Но я сочувствую тем бедолагам, кто несет службу в лагерях и тюрьмах. Зарплата маленькая. А как одеты? У одного на фуражке кокарда, у другого – орел. Это тоже от безденежья. А здесь, в зоне… нет денег на конверты! А как же гарантия конституционного права на обращение в вышестоящие инстанции? Жалобы ходят один-два месяца! Потом приходит «ответ» – всегда отписка. И ты уже думаешь, что ты не человек, а зэк, у которого нет никаких прав. И главная потерпевшая сторона здесь – о, вот еще один парадокс нашей жизни! – это администрация колонии. Потому что сколько осужденных, столько и жалоб, и все что-то требуют. Вот почему мне жалко тех, кто работает тут. Ну что они могут сделать, когда нужно менять всю систему. А зона – это отражение нашей жизни. Случилось где-то ЧП, и вот уже из ГУИНа давят на руководство колонии, а руководство колонии давит на своих сотрудников, ну а те, понятное дело, давят на нас, осужденных.

– А так бывало?

– Да сколько раз… Ведь даже тот же шмон можно тоже провести по-разному. Так и живем – по настроению, так же отбываем наказание, а закон – он, как повелось, на втором плане…

– Вы отбыли уже две трети срока. Чем хотите заняться на свободе?

– Я уже решил, что буду баллотироваться в депутаты Госдумы.

– Вы уверены, что вас могут избрать?

– У меня есть имя, знания, авторитет. Меня поддержат. В нашей стране нужно делать правовую реформу – защищать человека от произвола государства. Иначе через тюрьму пройдет вся Россия. И в те же правоохранительные органы будут принимать по принципу: этот сидел один раз, а этот – два раза, значит, принять того, кто меньше сидел.

Глава десятая Особый случай

«Мы ограбили Брынцалова»

Из беседы с осужденным Ц.: