Спецзона для бывших - Александр Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я родом с Украины – из Днепропетровской области. Служил в правоохранительных органах. Дослужился до звания старшего лейтенанта и должности начальника изолятора временного содержания. Потом уволился…
– Что-то не устраивало?
– Захотелось больших денег. В Якутии жил мой брат. Было где ночевать первое время. И я рассчитывал завербоваться на какую-нибудь вахтовую работу.
– Нашли такую работу?
– Не получилось. Потом я узнал, что есть вакансии в местной милиции. Я хотел продолжить службу, но меня не приняли из-за того, что у меня было украинское гражданство. Другой работы найти не смог. И тогда решил вместе с братом пойти на грабеж.
– На сколько лет вас осудили?
– На десять лет строгого режима.
– А брата?
– Ему дали условный срок. Причем все удивляются, почему за вооруженный грабеж ему дали условное наказание. А я считаю, что это ему Господь помог. Вы знаете, я ведь как старший брат еще в СИЗО покаялся за него.
– Сколько времени вы провели в СИЗО?
– Два года десять месяцев. В камере был молитвенный уголок, где я молился дважды в день – утром и вечером. Оказавшись в заключении, я понял, что раньше поклонялся дьяволу, пойдя на преступный путь. И слава Богу, что я никого тогда не убил. После суда меня отправили в одну из колоний Якутии. На плацу стоял храм. Однажды в колонию приехал православный священник Якутска. И я впервые в жизни исповедовался… А вскоре меня перевезли в другой регион – в спецколонию. Здесь меня выбрали старостой православной общины. Я вижу лица этих людей на причастии, на молитвах. Они искренни в своих чувствах. Хотя это убийцы и грабители. Господь сказал: «Где соберутся двое или трое, там и я с ними». Вера объединяет. На воле много искушений, чтобы не идти в церковь. А в зоне дается шанс покаяться, исправить прошлое и выйти на свободу новым человеком. Но многие осужденные, к сожалению, не готовы поверить в Господа. В колонии больше тысячи осужденных, а в православной общине – всего сорок два человека. Другие осужденные даже говорят нам: «Если есть ваш Господь, то почему же вас посадили? Почему он вам не помог освободиться?» На что я всегда отвечаю, что все мы находимся здесь по милости Божьей. Ведь за наши преступления нас могло бы даже не быть на свете. Муки ада страшнее колонии.
Закончив свой рассказ, бывший милиционер некоторое время еще что-то обдумывает и затем добавляет:
– А вы знаете, Господь и сейчас помогает мне. По надзорной жалобе мне снизили срок на полтора года.
Глава девятая Подводные камни следствия
Союз бывших
Из беседы с осужденным Ф.
– Через неделю после моего ареста смотрю телевизор в камере – выступает Ельцин. В то время как раз на заседании Думы рассматривался вопрос об усилении борьбы с коррупцией. И вот Ельцин произносит такую фразу, что, мол, на Урале спецслужбы выявили наконец коррупционера… И называет мою фамилию.
Осужденный Ф.
– Я родом из Свердловской области. Окончил Свердловский юридический институт и сразу получил распределение во 2-е управление Генеральной прокуратуры, осуществляющее надзор за объектами особой государственной важности. Проработал я в этой системе пятнадцать лет, в чине старшего советника юстиции был – это звание полковника, если применить общевойсковую иерархию. В 1997 году в отношении меня возбудили уголовное дело по заявлению моих бывших коллег. Коллег по бизнесу. Кстати, бывших друзей. Обвинили в вымогательстве взятки. Следствие шло более полутора лет. Затем был оправдательный приговор. Но поскольку дело было возбуждено и следствие велось по инициативе ФСБ, то они смогли потом уже в Президиуме Верховного суда поломать оправдательный приговор и все-таки добиться обвинительного приговора.
– В каком году это было?
– В 2000-м.
– Почему вашим делом занималось именно ФСБ?
– Суть в чем? Помимо основной работы, я занимался посреднической деятельностью такого характера: я договаривался на предприятиях оборонного комплекса о получении строительных подрядов для своих друзей – предпринимателей. Были у меня два друга, которые имели строительные фирмы. За те подряды, которые я для них выбивал, впоследствии из суммы полученной прибыли я получал десять процентов. И так было до тех пор, пока деньги не стали слишком большими. Но как только деньги перешли из категории рублей в доллары, интересы наши резко разошлись… И появилось заявление в ФСБ по «факту» вымогательства с моей стороны этих денег. Долго длилось следствие. В суде мои бывшие друзья изменили показания и рассказали, что было в действительности. Они решили, что уже хватит меня кормить, что они уже сами достаточно самостоятельные. Но отделаться от меня просто так они почему-то побоялись…
– Что же за друзья-то такие?
– Ну… когда речь идет о больших деньгах…
– Дружба врозь?
– Да, при деньгах дружба – это уже понятие относительное. И вот что интересно: ведь до последнего момента, до ареста, у нас были прекрасные отношения. Видимость, во всяком случае, была. Дружили семьями, ходили друг к другу в гости. По сути, мы выросли вместе…
– А их заявление – компромат на вас – вы видели?
– В уголовном деле я его видел. Причем привезли меня… Нет, я лучше расскажу с самого начала. Я ведь подчинялся непосредственно Генеральному прокурору, поскольку объект, который я курировал, был особой государственной важности. И вот меня вызвали на очередное совещание в Генеральную прокуратуру и там же арестовали…
– До совещания вы о чем-нибудь догадывались?
– Абсолютно ни о чем. Это был вызов на обычное рабочее совещание. Я должен был явиться в форме, доложить…
– В Москву поехали?
– Да, конечно, в обычную командировку. Приехал, зашел к начальнику управления, а тот говорит мне: «Сейчас не до тебя, иди, погуляй… дня три-четыре». Я через три дня снова пришел, он говорит: «Зайди в тот кабинет, там тебя ждут». Я зашел, там сидел следователь, который ввел меня в курс дела: «Присаживайтесь, в отношении вас возбуждено уголовное дело». Никаких документов он мне, конечно, не предъявляет. «Вот, – говорит, – распишись: это санкция на твой арест, и мы тебя отправляем в “Матросскую тишину”. Тут же надевают наручники на меня. Я еще успел спросить: «А наручники-то зачем?» – «Ну, положено так». И меня увезли. А когда везли, то, видимо, специально подобрали такого парня, который, наверное, мать родную посадит. Я ему говорю: «Слушай, парень, ну я же в форме… Неужели ты меня сейчас отправишь в тюрьму? Дай хоть в гостиницу заехать, там вещи мои остались». А он говорит: «Ничего не знаю». Надо сказать, что на всем протяжении вот этих испытаний… на этой дороге несчастий… я ведь все это для себя проанализировал и пришел к интересным выводам. Ведь я занимал достаточно высокий пост. И казалось бы, что отношение ко мне должно было быть соответствующее, но… ничего подобного! Вот свои же прокурорские работники гадили на каждом шагу. Старались до такой степени дистанцироваться. Не просто показать, что они никак не причастны ко мне, а показать, что они отрицательно относятся ко мне. И каждый из них стремился первым плюнуть в меня, чтобы показать начальнику, что он ко мне никак не относится, что он сам не такой. Мало того, меня закрыли не в обычной камере «Матросской тишины», а в специзоляторе – отдельном корпусе, выделенном на территории «Матросской тишины», где содержатся лица, которые представляют какую-то особую опасность или которые проходят по серьезным государственным преступлениям. В камере народу было немного. Помимо меня еще два полковника и два генерала. Сотрудники ФСБ ко мне беспрерывно приходили, говорили: «Расскажи про того, расскажи про этого нам». Потому что уровень общения у меня на воле был своеобразный. Ну а раз не рассказываешь, то… мне запретили переписку, ни одной посылки в течение полутора лет не разрешили получить, жене не разрешили ни одного свидания.
– Но это формально чем-то обосновывалось, какими-то правилами в рамках законодательной базы?
– Да какие там законы? Я вам скажу, что я общался, когда работал, с представителями Генеральной прокуратуры – вот такой уровень общения у меня был. И когда уже дело возбудили против меня, то я прекрасно осознавал, что писать жалобы, допустим, на неправомерное поведение следователя бесполезно. Я сам работал в этой системе, причем не просто в правоохранительных органах, а в прокуратуре, которая осуществляла надзор за соблюдением прав и свобод граждан. И я знал, конечно, как на самом деле осуществлялся такой надзор.
– Значит, еще по вольной жизни вы иллюзий не строили и видели, что в этой системе не все так безоблачно?
– Если говорить совершенно откровенно, то ведь меня-то все это не касалось. Я причислял себя к людям, с которыми никогда ничего не случится. Оказалось, ничего подобного! И когда оно случилось, я долго не мог поверить, что это случилось. Не мог осознать, осмыслить. Но сегодня я в чем-то даже благодарен тюрьме за то, что она предоставляет человеку возможность увидеть себя со стороны. А разглядел я себя со стороны, конечно, не на следующий день, как меня арестовали, а уже когда шел первый процесс. Приехал представитель Генеральной прокуратуры к процессу, сидит в качестве государственного обвинителя, я – в клетке. И вот идет процесс. Естественно, что много репортеров, каждый день все это транслировалось по местному телевидению…