Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг

кучно стояли. Я занял новую позицию на бугорке, напоминающем женскую грудь, и мне стало страшно. Мне казалось, что я торчу на самом виду и птица сейчас спикирует на меня. Страх закрадывался все глубже: я был уверен, что она уже кружит надо мной и вот-вот вонзит свой рог прямо мне в почки, пока я таращусь на небо. Предчувствие было таким сильным, что мне стоило труда оставаться на месте, я трясся, украдкой поглядывал через плечо, что есть силы сжимал приклад и напрягал слух, надеясь обернуться и выстрелить до того, как меня проткнут. При этом я упрекал себя в трусости и благодарил судьбу за то, что Стиррон родился раньше меня: такой, как я, септархом быть недостоин. Я напоминал себе, что за три года так не погибал ни один охотник. Может ли быть, что я умру молодым, на первой своей охоте, в то время как отец охотится уже тридцатый сезон и не получил ни одной царапины? И откуда во мне этот страх, меня ведь всегда учили, что личность – пустой звук, а беспокойство за себя – тяжкий грех? Разве отец не находится в такой же опасности, а ведь он в случае чего потеряет куда больше, чем я: он септарх, притом верховный, а я всего лишь мальчишка. Все это помогло мне выбить из себя страх: я перестал думать о роге, нацеленном в спину, и мне стали казаться нелепыми прежние опасения. Я мог простоять так хоть несколько дней и вскоре был вознагражден за победу над страхом. Темная точка в небе теперь не была иллюзией: мои молодые глаза различали и крылья, и рог. Видят ли это другие охотники? Моя ли это добыча? Если я убью ее, септарх, быть может, хлопнет меня по спине и назовет любимым сыном. Все остальные молчали.

– Охотник видит цель! – вскричал я, и поднял ружье, и прицелился, вспоминая уроки моих наставников: целиться и стрелять надо быстро, повинуясь интуиции, пока не вмешался рассудок.

В это мгновение слева донесся ужасающий крик. Я выстрелил, не целясь, и повернулся к отцу. Его наполовину скрывали крылья другой птицы, пронзившей его насквозь со спины. Красный песок клубился вокруг них вихрем: птица пыталась взлететь, но взрослый мужчина был слишком тяжел для нее. Они нападают на нас, но унести добычу не могут. Я бросился на помощь септарху. Он все еще кричал, держа птицу за горло, но бульканье крови уже заглушало крики. Когда я добежал – раньше всех, – он уже затих, и крылья окутывали его, будто черный плащ. Выхватив меч еще на бегу, я перерубил птице шею, как поливочный шланг, отшвырнул ее труп ногой и стал вытаскивать чудовищную голову, застрявшую у септарха в спине. Другие подоспели и оттащили меня, кто-то тряс меня за плечи, пока я не пришел в себя. Когда я снова к ним обернулся, они сомкнулись, чтобы я не видел отцовского тела, и вдруг пали передо мной на колени.

Но септархом Саллы стал, разумеется, Стиррон, а не я. Верховному септарху, несмотря на его молодость, устроили пышную коронацию. В столицу прибыли шесть других септархов провинции, собиравшиеся вместе только по таким случаям; давались пиры, реяли знамена, трубили трубы. Стиррон был в центре всего этого, а я сбоку, где мне и надлежало быть, – но чувствовал я себя скорее конюхом, нежели принцем. Стиррон, взойдя на престол, предлагал мне титулы, земли, высокие посты, но оба мы знали, что это делается только для виду. Только слабый септарх терпит при себе в качестве советников младших братьев. Ни одного из наших дядей со стороны отца в живых не осталось, и я не хотел, чтобы сыновья Стиррона сказали то же самое обо мне. Как только истекло время траура, я покинул Саллу и уехал в Глен, на родину матери.

Там для меня тоже все обернулось не в лучшую сторону, и я перебрался в жаркую провинцию Маннеран. Там я женился, родил сыновей, стал принцем не только по имени и жил счастливо, пока не пришло время перемен.

6

Здесь, пожалуй, будет уместно сказать несколько слов о географии нашего мира.

На планете Бортен пять континентов, в нашем полушарии два: Велада-Бортен и Сумара-Бортен, то есть Северный и Южный миры. Чтобы добраться до континентов другого полушария, нужно совершить долгое путешествие по морю. Их именуют Умбис, Дабис и Тибис, то есть Первый, Второй и Третий.

Об этих далеких краях я мало что могу рассказать. Открыл их лет семьсот назад септарх Глена, заплативший жизнью за свою любознательность, и с тех пор туда отправили не более пяти экспедиций. Людей там нет. Говорят, что Умбис похож на Выжженные Низины, только еще хуже: из земли там вырывается пламя. На Дабисе сплошные джунгли и наводящие лихорадку болота. Когда-нибудь наша молодежь нахлынет туда, чтобы себя проявить: говорят, там водятся опасные звери. Ну, а Тибис весь покрыт льдом.

Жажда странствий нам не присуща. Сам я стал путешественником, лишь когда меня вынудили к тому обстоятельства. Мы, хотя и происходим от древних землян, которых демоны гнали к далеким звездам, стараемся не удаляться от дома. Даже я, отличающийся от своих соплеменников образом мыслей, никогда не стремился увидеть льды Тибиса или болота Дабиса – разве что в детстве, когда нам хочется повидать всю вселенную. Даже поездка из Саллы в Глен считается у нас подвигом, и редко кто пересекает весь континент, не говоря уж о путешествии в Сумару-Бортен, которое совершил я.

Путешествие, которое совершил я…

Велада-Бортен – колыбель нашей цивилизации. На картах она выглядит как большой квадрат суши с закругленными углами. Северное ее побережье, между восточным и западным углами, омывает Полярный залив, южное – Сумарский. Между ними, с севера на юг, пролегают Низины, поднимающиеся над уровнем моря не больше чем на пять человеческих ростов – а многие места, например Выжженные Низины, лежат гораздо ниже его.

Детям мы рассказываем такую сказку о форме нашего континента. Ледяной червь Хрунгир, рожденный в водах Северного Полярного моря, однажды сильно проголодался и стал грызть северный край Велады-Бортен. Он грыз его тысячу тысяч лет, пока не проел Полярный залив. Затем, наевшись до отвала, он вполз на сушу, чтобы переварить съеденное. Он полз на юг, и земля под его весом проваливалась, а по бокам, к востоку и западу от него, поднимались горы. Дольше всего он задержался в Выжженных Низинах, которые поэтому провалились глубже, чем другие места. Упершись в горную гряду, червь прогрыз и ее, образовав Струанский