Где Цезарь кровью истекал (сборник) - Рекс Стаут

– Уильямсон предупреждал меня. – Лиггет сжал губы. – Но, прости господи, это ваша работа! Это ваша…

– Я попросил бы вас, сэр! Я не стану слушать. Если я был груб, что же… Каждый вправе обидеть того, кто сам на это напрашивается. Я не буду рассматривать никакие предложения, способные задержать меня в этой проклятой дыре дольше завтрашнего вечера. Но вы сказали – дела. Вы хотите обсудить еще что-нибудь?

– Хотел.

Похоже, Лиггет предпочел бы использовать в качестве средства убеждения револьвер. Он сел и некоторое время смотрел на Вульфа. Затем наконец заговорил:

– Главное, ради чего я приехал, заключается в другом. Ласцио умер, обстоятельства его смерти ужасны, и как человек я глубоко переживаю это. Но вдобавок я еще и бизнесмен, а «Черчилль» остался без шеф-повара. Вы знаете, какая у нас репутация, ее надо поддерживать. Я хочу заполучить Жерома Берена.

Брови Вульфа взлетели:

– Одобряю ваш выбор.

– Еще бы! Есть повара не хуже, но они вне игры. Мондор не оставит свой парижский ресторан. Серван и Тассон слишком стары. Я бы не возражал против Леона Блана, но он тоже не молод. Вукчич связан с Рустерманом и так далее. Я случайно узнал, что Берен в прошлом году получил из нашей страны пять предложений и все их отверг. А мне хочется заполучить его. Во всяком случае, он единственный доступный из всех, кого бы я хотел. Если у меня не выйдет, придется отдать должность Мальфи. – Он обернулся к своему спутнику: – Ведь так мы уговаривались, Альберт? Когда вы получили предложение из Чикаго, мы договорились, что, если вы останетесь у нас и должность шефа освободится, мы сначала попробуем пригласить Берена, а если уж он откажется, то место займете вы. Правильно?

– Так я понял, – подтвердил Мальфи.

– Все это очень интересно, – пробурчал Вульф, – но вы говорили о деле…

– Да. Я хочу, чтобы вы познакомили меня с Береном. Он один из семи лучших поваров мира, но совершенно неуправляем. В прошлую субботу он ничтоже сумняшеся вывалил два блюда с колбасками посреди ковра в одном из моих ресторанных залов. Уильямсон говорит, что вы обладаете потрясающими способностями вести переговоры. Кроме того, вы здесь почетный гость, и Берен будет слушать вас с уважением. Не сомневаюсь, что вы сумеете уломать его. Я хочу предложить ему сорок тысяч, но, скажу честно, не остановлюсь и перед шестьюдесятью плюс комиссионные вам.

Вульф сделал отрицательный жест:

– Прошу вас, мистер Лиггет. Это не пойдет. Совершенно исключено.

– Вы хотите сказать, что не станете этого делать?

– Я хочу сказать, что не возьмусь убеждать в чем-либо мистера Берена. Уж скорей попробую убедить жирафу.

– И вы даже не попытаетесь?

– Нет. И вообще, вы выбрали самый неподходящий момент за последние двадцать лет, чтобы прийти ко мне. Ваши предложения меня раздражают, а не заинтересовывают. Мне нет никакого дела, кто будет у вас шефом. И, хотя мне нравится зарабатывать деньги, я вполне в состоянии подождать с этим, пока не вернусь к себе домой. Здесь есть люди, которые лучше меня способны свести вас с мистером Береном. Мистер Серван и мистер Койн, например, его старые друзья.

– Они сами повара. Нет, они меня не устраивают. Вы единственный, кто мог бы это сделать.

Однако его настырность не имела успеха. Когда он пробовал настаивать, Вульф попросту начинал грубить, и вскоре Лиггет сообразил, что поставил не на ту лошадь. Он вскочил со стула и без всяких церемоний показал Вульфу спину. Мальфи поплелся вслед, а я проводил их, чтобы не забыть запереть дверь.

Когда я вернулся в комнату, Вульф уже снова закрылся газетой. У меня появилось желание поразмяться, поэтому я сказал:

– А знаете, веровенс, это неплохая идея…

Неизвестное слово, конечно, зацепило его. Газета опустилась до уровня носа.

– Что это за чертовщина? Ты это сам придумал?

– Нет. Я это вычитал в «Чарлстон джорнэл». Веровенсами называют индейских вождей в Мериленде и Вирджинии. И пока мы находимся в этой части страны, я буду называть вас так. Как я уже говорил, веровенс, это может оказаться недурно – открыть контору по найму поваров и официантов. Я полагаю, вы понимаете, какое выгодное предложение отклонили. Лиггет действует с размахом. Подозреваю, что ему хватило бы и половины его ума. Могли ли вы, например, представить, что он явился к вам с целью косвенно дать понять этому Альберто, что, если тот вздумает наплести что-нибудь о Берене, это будет иметь печальные последствия? Это вызывает множество мыслей, которые в конце концов решат проблему безработицы. Если открывается вакансия и вы хотите ее занять, то сначала убиваете всех остальных претендентов и…

Газета вновь закрыла лицо босса. Я понял, что вел себя достаточно несносно.

– Пойду искупаюсь в ручье, – сообщил я. – А может, направлюсь в отель и обесчещу там парочку девственниц. Увидимся позже.

Я взял шляпу, повесил на дверь табличку: «Не беспокоить!» и побрел прочь. В холле встречались только лакеи, ни одного полицейского. Бдительность явно была ослаблена. Я повернул к главному зданию – просто посмотреть, что́ там происходит, и вскоре пожалел об этом, потому что если бы сначала не пошел туда, то увидел бы все представление, разыгранное моим другом Толменом. А так я попал под занавес. Тем не менее при входе и в вестибюле меня развлек вид величественной старой дамы, которая ступала столь тяжело, что ноги не несли ее прочь. Еще кое-что отвлекло мое внимание.

Около половины четвертого я решил пройтись до корпуса «Покахонтас» и поблагодарить нашего хозяина Вукчича за чудесную поездку. Вдруг небритый парень с переброшенным через плечо галстуком выскочил из-за куста и схватил меня за локоть.

– Эй, ты и есть Арчи Гудвин, человек Ниро Вульфа? Послушай, братишка…

Я встряхнул его:

– Проклятие, только людей пугаете! Я проведу пресс-конференцию завтра утром в своем кабинете. Я ничего не знаю, а если бы знал и сказал тебе, то мой веровенс убил бы меня. Знаешь, что такое веровенс?

Он послал меня к черту и спрятался за другим кустом.

Сцена в «Покахонтас» была разделена надвое. Главное действие шло в центральном холле. Лакей, открывший мне дверь, испуганно смотрел вправо. Дверь в большую гостиную была закрыта. Прислонившись спиной к правой стене и скрестив на груди руки, стояла Констанца Берен. Ее подбородок был высоко поднят, а темно-вишневые глаза гневно глядели на стоящих рядом мужчин. Это были двое полицейских в форме и дюжий молодчик в штатском с каким-то значком на лацкане. И хотя в ту минуту они не касались ее, сцена выглядела так, что это казалось возможным. Она ничем не показала, что увидела меня. Дверь в малую гостиную была открыта, оттуда доносились голоса. Когда я шел к этой двери, один из полицейских резко окликнул меня, но, так как он был слишком занят, я не обратил на это внимания и продолжал путь.

В малой гостиной тоже толпился народ. Там были косоглазый шериф и Толмен. Между двумя полицейскими стоял Жером Берен. На его запястьях блестели наручники. Я подивился, как это при таких обстоятельствах Берен не крушит мебель, но он только озирался по сторонам и тяжело дышал.

– …Мы знаем, что вы иностранный гость, – говорил ему Толмен. – Но в этой стране человек, обвиняющийся в убийстве, не может оставаться на свободе. Ваши друзья, безусловно, позаботятся об адвокате. Я также обязан предупредить, что все сказанное вами может быть обращено против вас. Поэтому советую вам ничего не говорить, пока не увидитесь с адвокатом. Ребята, отведите его к машине шерифа по боковой дорожке.

Но им не удалось уйти. Из холла донеслись вопли, и в гостиную, подобно торнадо, влетела Констанца Берен. Полицейские едва поспевали за ней. Один попытался схватить ее за руку, но проще было остановить лавину. Я думал, что она постарается добраться до Толмена, но она остановилась перед его столом, полоснула взглядом полицейских и заорала на него:

– Идиоты! Дураки и свиньи! Он мой отец! И он будет убивать человека ударом в спину?! – Она грохнула кулаком по столу. – Отпустите его! Слышите, кретины, отпустите его!

Полицейский изловчился наконец и поймал ее руку. Берен зарычал и сделал шаг вперед, но его крепко держали. Толмену явно хотелось сбежать. Констанца вырвалась от полицейского, но тут Берен сказал ей что-то тихо и спокойно по-итальянски. Она подошла к нему, он попытался обнять ее, но не смог из-за браслетов и поцеловал дочь в макушку. Она повернулась и десять секунд спокойно стояла, вперив в Толмена взгляд, от которого ему пуще прежнего захотелось сбежать. Затем Констанца отвернулась и вышла из комнаты.

Толмен потерял дар речи. По крайней мере, он молчал. Шериф Петтигрю наконец встряхнулся и сказал: «Пошли, ребята».

Не дожидаясь их ухода, я отправился восвояси. В главном холле Констанцы не было. Я остановился там на минуту, соображая, стоит ли поискать в большой гостиной кого-нибудь, кто мне хоть что-то объяснит. Нет, сделал я вывод, сначала следует обдумать то, что мне уже известно. Я вышел и поспешил обратно в «Апшур».