Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро

Людовик XV и Шуазёль не поддались. Лишь указ от 12 декабря 1775 года, принятый под управлением новоиспеченного министра войны, графа де Сен-Жермена, отменил смертную казнь для дезертиров. Ее заменил уголовный закон, который утверждал в качестве наказания принудительный труд. При этом число лет наказания зависело от обстоятельств дезертирства солдата. Дезертиры также получали право вернуться в свой полк в течение трех дней после своего преступления. Странным образом под влиянием католичества этим дезертирам разрешалось «раскаяться» по возвращении, провести 15 дней в тюрьме в качестве минимального наказания и продолжить службу[235]. Те, кто не воспользовался этим шансом, получали более тяжелые наказания.

Общественное возмущение обернулось торжеством. Вольтер объявил о победе sensibilité и humanite за год до своей смерти. Он писал в “Prix de la justice et de l’humanite ’ («Цене справедливости и гуманности»), что

…[Людовик XVI] сжалился над [дезертирами] и Францией, которая потеряла в них своих защитников. Он освободил их от смертной казни и дал возможность исправить свою ошибку, предоставив несколько дней для возвращения к знамени. Когда они наказаны, именно наказание связывает их со службой patrie, которую они бросили. Они осуждаются на несколько лет. Мы обязаны этой военной юридической практикой военному министру, который так же просвещен, как и добр [Voltaire 1777: 112]

Но уже вскоре поборники прав человека вступили в новую битву. Всего через три месяца в печально известном указе Сен-Жермена от 25 марта 1776 года корона утвердила очередное нарушение прав солдата. Взяв за основу прусскую практику, правительство разрешило бить солдат по спине за мелкие нарушения – 25–50 мощных ударов – боковой стороной сабли [les coups de plat de sabre]. И вновь в Париже последовала волна общественного возмущения, породившая новые дебаты. Граф де Сегюр описывал обстановку в своих мемуарах: «Двор, город [la cour, la ville] и армия с упорством обсуждали достоинства и недостатки этого нововведения: одни превозносили его, другие яростно критиковали: буржуа, военные, аббаты и даже женщины – все делились мнениями и спорили об этом вопросе» [Segur 1825: 131–132][236]. По сведениям из мемуаров Жана-Франсуа де Перюса, герцога де Кара (1747–1822), женщины разожгли ненависть к указу Сен-Жермена: «Его дисциплинарные постановления вызывали бурные шепотки в армии, как и в различных сообществах. Женщины агитировали молодых людей и многих полковников против наказания coups de plat de sabre, предписываемого этим указом» [Cars 1890: 144][237].

Офицеры также не согласились с этой формой наказания. Хотя некоторые осуществляли битье без возражения или колебаний, остальные не только осуждали практику, но и отказывались вводить ее или применяли это наказание в минимальном объеме. Поскольку военные нарушения рассматривались сразу после их совершения, офицеры (обычно полковники) имели огромную свободу в том, как применять закон в своих полках, и сами решали, стоит ли отчитываться об этом королю и его военному совету[238]. Исследование записей о преступлениях, проведенное Гинье, показывает разнообразную реакцию на закон Сен-Жермена. Полк Бургундии был исключением: в нем в 1777 году порка саблей составляла 83 % наказаний. Полк Беарна представлял полную противоположность и в большей степени демонстрировал общее осуждение побоев: ни один человек не подвергся порке [Guinier 2014Б: 284]. В период с июня по октябрь того же года первая дивизия Эшеве (она состояла из шести пехотных полков, полка артиллерии, полка кавалерии и полка драгунов) применяла побои в 22 % случаев из 631 наказания. Пехотные полки предпочитали наказывать изоляцией, а не применением физической силы, кавалерия применяла телесные наказания в трех из 28 случаев, а полки артиллерии не назначили битье ни одному из 286 нарушителей [Ibid.: 283–284]. С учетом живописной манеры повествования, которая стала популярна благодаря Вольтеру и militaries philosophes, мемуары авторов, осуждавших побои, содержали жестокие изображения разрушения человеческого тела и души, которые вызывали побои. Полковник Этьен-Франсуа Жирар (1766–1846) вспоминал отвратительное наказание трех гренадеров, одного из которого били с такой силой, что кровь текла из его рта и ушей[239]. Подобные описания изображали coups de plat de sabre не только чем-то постыдным с моральной точки зрения для жертвы, но также нарушением прав и неприкосновенности тела солдата.

Как ни парадоксально, Сен-Жермен поощрял coups de plat de sabre не только ради ужесточения дисциплины. Подобно тому как Антуан Луи (1723–1792) и позднее Жозеф-Иньяс Гильотен (1738–1814) стремились продвинуть более гуманный механизм смертной казни в виде печально известной гильотины, Сен-Жермен утверждал свою форму телесных наказаний, веря, что она более почетна и таким образом более гуманна, чем плети, хлысты и дубинки, которые он стремился заменить[240]. Несмотря на прогрессивную работу Сен-Жермена по борьбе с фаворитизмом, предметами роскоши, коррумпированностью и социальными привилегиями во французской армии, его спартанское и пруссофильское видение дисциплины не соответствовало эпохе sensibilité[241]. Под огромным давлением критики со стороны армии и других сфер, нацеленных на различные реформы, в особенности на реформу телесного наказания для солдат, министр Сен-Жермен потерял популярность и в 1777 году ушел в отставку.

Гуманизм в глобальной войне

Если дискурсы о sensibilité и humanite были серьезными факторами в обсуждении военных реформ в метрополии, то в глобальных театрах военных действий они обрели еще большее значение[242]. Эти понятия лежали в основе таких человеческих навыков, как социальность, дипломатия и межкультурные связи. Они способствовали более детальному этнографическому пониманию и подкрепляли возмущение несправедливостью, например рабством. С другой стороны, sensibilité и humanite также были нравственным и политическим оружием, позволявшим оправдывать институциональный расизм и рост представлений о цивилизаторской миссии Франции.

В Сен-Доминго в дискурсах о sensibilité и humanite участвовали различные группы, поддерживая противоположные мнения о расе и военной службе. В 1779 году Шарль д’Эстен, печально известный своей недолгой службой в роли губернатора Сен-Доминго в период с 1764 по 1766 год, вернулся на остров, собираясь нанять людей, которые сопроводили бы его на север и вместе с французами сразились в Войне за независимость США. Д’Эстен столкнулся с сопротивлением местного населения, особенно белых плантаторов. Плантаторская элита различного расового происхождения уже уверенно протестовала против призыва в местное ополчение, констебулярию или французскую регулярную армию. В трактате о внутренней обороне Сен-Доминго д’Эстен отмечал противоположные приоритеты колонистов и короны. Первыми двигали личный интерес и желание сохранить свои земли и состояние. По этой причине они капитулировали бы перед любым захватчиком при условии, что их земли не будут уничтожены и они продолжат выращивать и продавать урожай. Приоритетами метрополии было сохранение контроля над прибыльными колониями, например Сен-Доминго, и привитие