Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро

Вольтер, присоединившись к шумным празднованиям, «воспользовался случаем с инстинктом прирожденного журналиста» и связался с военным министром д’Аржансоном, чтобы узнать подробности сражения и составить хвалебную поэму [Skrine 1906: 214]. Вольтер написал «Фонтенуа», произведение на стыке стихотворения и «рифмованного бюллетеня», классическим александрийским 12-сложным стихом. Опубликованное 17 мая 1745 года, оно получило огромную популярность. В течение нескольких дней была продана 21 000 экземпляров, и в течение десяти месяцев после первоначальной публикации сочинение вышло в восьми отдельных изданиях [Ibid.]. Вольтер следовал традиционным формулам, связанным с военными заслугами и героизмом. В первой и второй строфах он возвещает о храбрости Людовика XV, затем Морица Саксонского, и, наконец, восхваляет «всех наших героев», то есть лишь высокопоставленную знать. В третьей строфе Вольтер достаточно неуклюже перечисляет имена этих офицеров в манере, более похожей на список покупок, чем на панегирик в честь отдельных героических подвигов:

Эта кровь столь многих королей, эта кровь Великого Конде

Д’Э, руководящего французской кавалерией «Ле Тоннер»,

Пентьевра, чье рвение опередило его возраст,

Который уже показал свою храбрость на реке Майн,

В Баварии с де Поном, в Буффлере и Люксембурге;

Каждый выполнял свою роль в ожидании этого великого дня;

Каждый принес радость воинам, которых вел.

Счастливые Дануа, Шабанн, Гальранд,

Отважный Беранже, защитник Рейна,

Кольбер и дю Шайла, – все наши герои

В ужасе ночи, в безмолвной тьме

Просят лишь, чтобы опасность началась.

В своей поэме из 348 строф Вольтер старательно перечислил имена 51 офицера-аристократа. Это перечисление было настолько навязчивым и непоэтичным, что кардинал Анджело Квирини (1680–1755), который переписывался с Вольтером и предложил ему перевести поэму на латынь, чтобы укрепить ее престиж, позже отказался от своей идеи [Voltaire 1877: 372].

Если отбросить социальный оппортунизм автора, «Битва при Фонтенуа» Вольтера воспроизводила модель героизма, принятую всеми информационными источниками, от “Te Deum” и “La Gazette” до картин вроде работы Ланфана. Эти произведения привычным образом восхваляли привычных лиц и показывали, что культура военного героизма была призмой, отражавшей социальные, моральные и духовные ценности французского общества. Они узаконивали божественную силу монарха и привилегии noblesse depee, которая служила ему в бою. Эти мужчины были лицом нации – но недолго.

Было нечто натянутое, нечто отчаянное в раздутых празднествах после победы в битве при Фонтенуа. Людовик XV на протяжении года после победы заказал целую дюжину служб “Te Deum” Это самое большое количество проведенных за год служб “Te Deum” во французской истории. Их число в два раза превысило стандартные шесть служб, которые заказывал прадед короля, Людовик XIV, старательно себя рекламировавший [Fogel 1985: 35]. После празднеств в честь победы в битве при Фонтенуа количество праздничных служб “Te Deum” сократилось так же неожиданно, как и выросло: с дюжины в 1745 году до семи в течение Семилетней войны и всего двух во время Войны за независимость США [Ibid.: 36]. Стремление к празднованиям шло вразрез с тревогой относительно давнего культа героизма, который уже начал сходить на нет. Людовик XV и его министры отчаянно цеплялись за статус-кво военного героизма и соответствующего мировоззрения. Однако торжества после победы в битве при Фонтенуа привели к обратному эффекту: они подкрепили противостояние сохранению статус-кво и способствовали размышлениям о том, что значит быть героем и кто действительно достоин им называться.

Последовали шумные общественные дебаты и культурный сдвиг, который имел большое социальное, политическое и военное значение для периода упадка Старого порядка и начала Французской революции. Философы, militaires philosophes и литераторы переосмысливали главные качества героя, продвигая «просвещенный» моральный критерий и пытаясь понять, кто – и при каких обстоятельствах, мнениях и действиях – мог получить имя героя. Все голоса сливались воедино в признании, что ни социальный статус, ни победы в сражениях не были достаточным поводом. Пристальное внимание получил героизм монарха. Офицеры-дворяне высоких рангов также оказались оспорены и низвергнуты, так как их героизм был признан эгоистичным, жестоким и субъективным. В то же время образ героя начали обретать новые лица – рядовые солдаты и младшие офицеры: об их поступках все чаще рассказывали в различных светских и народных художественных произведениях, особенно в романах и пьесах[261]. Популярные пьесы, такие как “Le siege de Calais” («Осада Кале») Пьер-Лорана Бюиретта де Беллуа (1727–1775), и военная литература воспевали патриотичное боевое рвение и возможности героизма среди различных социальных групп: простого народа третьего сословия, французских женщин, иностранцев, служивших во французской армии, религиозных и этнических «Других», объединившихся с французами. Новые герои и героини получили признание в культурном воображении и отчасти в реальности, так как представители армии начали защищать, признавать и награждать их за службу.

«Просвещенный» героизм в последние десятилетия Старого порядка дал толчок двум направлениям важных культурных перемен. Во-первых, он стал демократизирующей силой в политическом воображении, позволив представителям третьего сословия, женщинам, религиозным и расовым меньшинствам заявить права на гражданственность и отражение нации. Король постепенно терял свою роль главного источника политической и военной силы, в то время как простые граждане и их заслуги получали все больше признания. «Просвещенный» героизм – призма для отслеживания культурного процесса, который один исследователь называет «огражданствованием», определением контуров и ограничений в рамках социального класса, гендера и расы[262]. Во-вторых, новый героизм укрепил национальную культуру милитаризма, четко обозначив связь между патриотизмом и военной службой. Хороший гражданин и патриот обрел новые героические качества, одним из которых была готовность, если не желание, сражаться и умереть за patrie[263]. В контексте социально демократизирующего видения героизма военный патриотизм породил понятие вооруженной нации, которое просматривалось задолго до Французской революции и ее levée en masse, всеобщей мобилизации, когда во Франции зародилось конвенциональное сознание[264]. Распространение этого морально более высокого и воинственного национального самосознания предшествовало развитию движения культуры «тотальной войны» в период Революционных и Наполеоновских войн.

Оспоренный и возрожденный героизм

Празднования в честь победы в битве при Фонтенуа стали начальным плацдармом для разрушения традиций героизма. Жан-Анри Маршан (умер в 1785 году), юрист, поэт и королевский цензор, выразил несогласие одним из первых. Войдя в роль викария из Фонтенуа, он написал после публикации поэмы Вольтера сатирическое стихотворение “Requete du cure de Fontenoy au Roy” («Прошение приходского священника Фонтенуа к королю»). Маршан описал жалобы приходского священника из-за бремени расходов на лечение раненых, захоронение умерших и приема множества туристов, которые прибыли посмотреть на место сражения. Он напрямую сослался на поэму Вольтера, утверждая, что философ оказал плохую услугу, назвав лишь имена дворян,