Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро

других подразделений, которые получили амнистию или свидетельство о помиловании от короля или предыдущих командиров [Ibid.]. Как можно было ожидать, что закон будут уважать, не говоря уже о том, чтобы бояться?

Кампания против смертной казни была начата в конце Войны за австрийское наследство и зародилась в военной сфере. В 1748 году офицер по фамилии Барбансуа написал, что смертную казнь следует отменить и заменить системой, при которой офицеры во Франции становились бы солдатами-рабочими, трудящимися на местах общественных работ (chantierspublics), пока не смогут возместить стоимость своей прерванной военной службы [Ibid.: 626]. Спустя год д’Аржансон собрал комитет для обсуждения этого альтернативного метода наказания. Тем не менее необходимое число противников смертной казни появилось лишь после окончания Семилетней войны и публикации знаменитого трактата Чезаре Беккариа (1738–1794) «О преступлениях и наказаниях» (1764). Беккариа осуждал пытки и смертную казнь не только из-за их жестокости, но и в силу неэффективности последней в роли сдерживающего фактора. Он открыто признавал:

Наиболее крепкой уздой, сдерживающей от преступлений, является не ужасное, но мимолетное зрелище казни злодея, а длительный и бедственный пример, – когда человек, лишенный свободы и превращенный в рабочее животное, своим трудом возмещает вред, нанесенный им обществу. Такое частое, а потому и действующее напоминание – я сам буду так долго влачить столь жалкое существование, если совершу подобное преступление, – гораздо сильнее, чем мысль о смерти, всегда представляющейся людям в туманном отдалении [Беккариа 1939: 318–319][232].

Многие писатели из военного сообщества поддержали мнение Беккариа. Их жалобы касались неэффективности смертной казни в сдерживании дезертирства, напрасной утраты жизни при таком наказании и произвольной системы, в которой не было никакой сбалансированности между наказаниями и преступлениями [Guinier 2014Б: 271–272]. Реформаторы обсуждали достоинства и недостатки различных типов наказаний, включая принудительный труд, каторжные работы, тюрьму, карцеры, продление срока службы, телесное наказание и смерть для изменников, которые дезертировали из французской армии, чтобы служить врагу. В своих рассуждениях и реформах военное руководство и мыслители уделяли все больше внимания гуманности и чести военного преступника. Они хотели разработать систему, которая бы поддерживала верную службу, при этом эффективно и справедливо наказывая, но никогда не разрушала физическое или психическое здоровье человека[233].

Предложения реформ и открытые письма, датируемые 1760-ми годами, подняли волну моральной философии, основанной на sensibilité, превратив вопрос в настоящее дело принципа. В 1768 году виконт де Флавиньи написал открытое письмо Шуазёлю —“Reflexions sur la desertion et sur la peine des dbserteurs en forme de lettre a Monsieur le due de Choiseul” («Размышления о дезертирстве и наказании дезертиров в форме письма месье герцогу де Шуазёлю»). Он надеялся, что письмо пробудит в сердцах министра и общественности «ту чуткую жалость, благодаря которой чувствительные и щедрые души отвечают на голос человечности» [Flavigny 1768: 2–3; Chagniot 1985: 623]. Его сторонники начали информационную войну против правительства, распространяя душераздирающие истории о несчастных дезертирах, которых призвали на службу силой или чья смерть оставит маленьких детей сиротами. Дезертиры выставлялись жертвами, а не изменниками родины. Исследования эмоций и психологии солдат предоставили медицинское объяснение и оправдание того, почему солдаты дезертировали. Согласно некоему Мерле, который предоставил конкретные примеры из событий Войны за австрийское наследство в качестве поддержки своих доводов, солдата не следовало винить в дезертирстве, поскольку причиной этого поступка является «болезнь души, которая внезапно охватила солдата» [Chagniot 1985:625]. Солдаты и философы осуждали смертную казнь и оправдывали дезертиров, обвиняя суровое отношение офицеров и несправедливости армии. В своем определении слова deserteur в “Encyclopédie” Жакур и д’Аламбер начинали с провокационного вопроса: «Мы переняли закон о смертной казни против дезертиров у франков; этот закон был хорош для людей, чьи солдаты уходили на войну свободно, принимали участие в ее чести и трофеях. Справедливо ли то же самое для нас?»[234]

Драматурги и litterateurs усиливали le cripublic (общественный резонанс). Раньше пьесы, пантомимы и комическая опера изображали дезертира как комического персонажа, например в “Arlequin deserteur” («Арлекин-дезертир», 1715) Луи Фузилье (предположительно 1672–1752). Однако к 1760-м годам дезертир превратился в героя sensibilité. Опера Жан-Мишеля Седена (1719–1797) “Le deserteur” («Дезертир») с музыкой Пьер-Александра Монсиньи (1729–1817) имела ошеломительный успех с момента дебюта на сцене театра «Бургундский отель» 6 марта 1769 года. Она стала важнейшим произведением на сценах Парижа, Брюсселя и провинциальных городов, например Тулузы, до предпоследнего года Директории и имела большой успех в театрах США, Англии и Германии. Пьеса “Le deserteur” Луи-Себастьяна Мерсье была впервые показана в Бресте в 1771 году, но завоевала популярность во время Революции. Ее постоянно показывали в крупных театрах Парижа в течение девяти из десяти лет между 1789 и 1799 годами. Единственным настоящим злодеем пьесы Мерсье был персонаж, который разоблачал дезертира; militaries philosophies также использовали эту нравственную формулировку. «Какой бессердечный человек доложит о дезертире, даже не поможет ему скрыться от властей? – спрашивал Фердинанд Деривье (год смерти – 1734) в своем “Reponse des soldats du régiment des Gardes fran^oises aux Loisirs dune soldat du meme régiment” («Реакция солдат полка французской гвардии на досуг военнослужащего того же полка»). – Имеется приговор для этого [дезертировавшего] человека и награда для доносчика. Верно, что в случае его спасения деньги теряются, а за донос получаются. Но в первом случае присутствует гуманность и всеобщее одобрение; во втором – осуждение и противоречие естеству» [Desrivieres 1767: 46; Chagniot 1985: 624].

Но не только нравственность была причиной критики смертной казни для дезертира; нарушалось его естественное право. Флавиньи утверждал, что естественное право не разрешает смертную казнь для «человека, рожденного свободным» [l’homme né libre] [Chagniot 1985: 624]. Опираясь на трактовку Беккариа теорий Руссо (который пришел по этому вопросу к противоположному выводу), Флавиньи и позднее Серван де Жербе в “Le soldat citoyen” («Солдат-гражданин», 1780) утверждали, что подобное наказание означало нарушение общественного договора. Флавиньи писал:

Я полагаю, что собрание индивидуальных воль формирует всеобщую волю; что всеобщая воля представляется Государством и Законом; что в связи с этим Государство и Закон объединяют части воли и свободы, которую каждый человек отдает ради собственной безопасности. Выдвинув это предположение, если я справедливо полагаю, что самоубийство человека запрещено божественными и естественными правами, если я вижу верной аксиому, что никто не может дать другим право над собой, которым он сам не обладает, я не могу определить, как представитель общей воли может пользоваться правом, которое он не получал [Flavigny 1768: 29–30; Chagniot 1985: 624].

Для сторонников ее отмены смертная казнь для дезертиров была необоснованной с моральной и